Форум

Языческая символика. Обереги

Язычество находит выражение в вещественном мире. Человек чувствовал себя бессильным перед природой и ее стихиями; пытаясь понять их суть, раскрыть механизм влияния на него природы, обезопасить себя от неуправляемой стихии, он составлял целый комплекс взаимодействия с этими силами. Славяне-язычники общались с миром на языке оберегов – предметов, украшений, узоров, которые люди носили с собой и защищали ими свое жилище.

Символ засеянного поляНаиболее древними обережными символами были узоры, связанные с тремя стихиями, которым поклонялись славяне: символы земли, воды, огня. Их призывали славяне к себе в охранители. Символы земли – засеянное поле (ромб, разделенный на четыре части с точками внутри каждой), знак плодородия (свастика). Символ воды – хляби небесные (волнистые линии). Символ огня - косой крест (огонь земной), громовный Громовный знак. Символ огня небесного.знак (шести- или восьмилучевая звезда). Кроме этих, основных знаков, языческая символика включает изображение солнца, радуги, фигур богини на вершине строения, подковы и многие другие.

Языческие символы славяне размещают на «уязвимых» участках жилища и двора. Заклинательным орнаментом они закрывают все проемы, через которые нечистая сила может проникнуть к человеку: ворота, двери, окна, застрехи. Символ солнца, размещаемый в проемах, должен охранять жилище от ночной нечисти. Солярные знаки находим также на крыше дома – в виде конька (причем конь, как уже говорилось выше, сам по себе символизировал солнце (1)), под Солярные знаки на полотенцах, расположенные под изображением «хлябей небесных»крышей – в виде реального изображения солнца или его символа, на фасаде, на наличниках окон. На фасаде дома славяне изображают небо и ход солнца – утром, в полдень и вечером. При этом на центральном полотенце обычно размещают громовой знак (круг, разделенный на шесть секторов) – символ Рода или Перуна, оберегавшим дом от попадания в него молнии. Рядом с символом солнца почти всегда славяне изображают знак земли или засеянного поля, обозначающий единство небесного и земного, явного. Мир яви символизируют и изображения птиц, растений, богинь, переплетающиеся с фантастическими существами. Русалки-берегини защищают дом от нави, упырей. Чаще всего эти изображения находятся на наличниках окон, у входа в дом. Изображения оберегающих мир в доме Лады (богиня веселья, благополучия и согласия в семье; богиня невест) или Мокоши располагаются также на резных наличниках (они изображаются с поднятыми вверх руками, словно просящими защиты у верховных богов, дающих небесную влагу и свет), а также на хозяйственных постройках (они изображаются с опущенными руками, словно обращаются к матери-сырой земле, дающей урожай).

Славяне старались защитить дом не только снаружи, но и изнутри, поэтому обереги располагали на матице (здесь помещали только коловрат – знак рода), над дверьми (самый распространенный оберег – подкова), на печи, на предметах быта. Причудливым орнаментом старались покрыть всё, через что нечистая сила могла навредить человеку.

Особую магию и особый смысл у славян имеют обрядовые полотенца. Узоры на них представляют не что иное, как славянский календарь, который образно отражал семейно-родовые события или аграрно-ритуальные торжества, свойственные земледельческой культуре. На всех праздниках первым на полотенце выносили хлеб да соль. Соль - символ солнца, любви; хлеб - земля, милость; полотенце - символ жизни человеческой, полоса судьбы, часть чистого космического пространства. Во время обручения руки жениха и невесты Символы душисоединяли, обернув полотенцем, чтобы молодые жили в достатке; с тем же смыслом во время родов бабка принимала младенца на новое полотенце. Полотенца-обыденники ткали и расшивали несложным оберёжным орнаментом против мора, для испрашивания дождя и т.п., причем, чтобы полотенце имело чудодейственную силу, с работой ткачиха должна была справиться Символ жертвенного костраза один световой день. На погребальном полотенце изображались символы души и погребального (жертвенного) костра. Последний знак перекликается с символом земли, но ромб, состоящий из трех пар пересекающихся линий, оставался внутри пустым. Погребальные полотенца и полотенца-обыденники после совершения обряда отдавали в храм, на поминовение души.

В одежде магическим охранительным узором покрывались ворот, обшлага рукавов, подол, разрезы, пояса. Сама ткань считалась непроницаемой для злых духов, так как в ее изготовлении участвовали предметы, изобильно снабженные магическим орнаментом (прялки, ткацкий стан).

ПоясаНаиболее тесно с жизнью человека связывают славяне пояс и воротник. Считается, что именно через воротник в случае смерти душа покидает тело, поэтому он обязательно оберегается узором. Охранных знаков здесь было такое множество, что со временем ворот превратился в отдельную наплечную часть одежды – «ожерелье». Пояс, опоясывая человека, проходит через пуповину – центр человеческого существа, его жизненное начало, поэтому он также должен быть покрыт обильной обережной вышивкой.

Наиболее частым оберёговым узором на одежде являются ромбы с крючками – символами жизни. Кроме ромбов, значение амулетов, несущих огонь, тепло, жизнь, имели круги и свастики с «усиками», направленными по ходу солнца. В рукав обязательно вшивалась кумачовая ластовица, так как красный цвет, по поверью, отражает дурную энергию и защищает здоровье хозяина.

Кроме вышитых и вырезанных узоров, славяне использовали и заклинательные привески-амулеты. В отдельных погребениях археологи находят целые наборы амулетов, подвешенных на цепочках на общей основе. Так, в составе одного из них имеются две ложки, птица, челюсть хищника и ключ. Ложка - символ сытости, благосостояния и довольства, ключ - символ богатства и сохранности. Челюсть или зуб хищника служили для ограждения от зла, для привлечения удачи на охоте, увеличения силы и мастерства. С древнейших времен славяне верили, что со звериными амулетами к ним переходят самые лучшие качества убитого животного. Привески в виде птиц и животных связаны были с их животными свойствами. Уточка, например, являлась символом продолжения Рода, счастливой семьи. Иногда в составе наборов привесок-амулетов обнаруживают бубенчики, которые своим звоном отгоняли злых духов; костяные ножи, служившие защитой от злых духов. Очень часто при раскопках обнаруживают зооморфные привески – так называемые «коньки». Конь - символ добра и счастья; его связь с культом солнца подчеркивается солярными знаками на фигурках. Привески в виде других животных распространены мало.

Особо нужно остановиться на ювелирных украшениях славян, которые также имели сакральное значение. Мужских оберегов сравнительно немного. Это, как правило, миниатюрное изображение оружия - ножи, мечи, топоры; маленькие коньки, которые являлись оберегом в пути и служили символом бога Перуна. Также мужчины носили когти и клыки диких зверей, добытых на охоте. Считалось, что так охотнику передаётся сила убитого зверя, которая помогает в охоте, защищает в лесу.

Наибольшая защита требовалась женщине – продолжательнице рода. Обязательным оберегом у женщин являлись подвески, которые крепились на цепочках и носились на поясе, как ожерелье или у плеча. Часто они были сделаны в виде коня или утко-коня, к ним также крепились бубенчики или утиные лапки – символ Рода как создателя земли. Еще одним обязательным элементом подвесок был семилучевой гребешок, который означал здоровье и должен был оберегать женщину от болезней и дурного глаза. Третий элемент подвески – ложечка символизирует сытость, достаток в доме; четвёртый – ключ означает богатство. Также в подвесках встречаются маленькие ножи, серьги – символ урожая; изображение Чура – охранителя домашнего очага. Встречается на подвесках и пестик от ступы – символ мужского начала, плодовитость. Подвески – бляшки имели самый разнообразный характер, и могли носиться как женщинами, так и мужчинами в качестве нательного оберега. Как правило, бляшки имели солярную, земную и зооморфную символику: солнечный крест, означающий выбор человеком жизненного пути, восьмиконечный крест – символ Рода, ромбики – знаки земли, изображение птиц, зверей, свастики – всё это являлось основными узорами орнамента подвесок. Женские подвески изготавливались из бронзы или иного жёлтого, солнечного металла.

Одним из главных женских украшений является головной убор – венчик у девушек, кика или кокошник у замужних женщин. Венок – круг-оберег, сохраняющий добрые, светлые мысли. Кика символизировала собой рог тура или матери-оленихи, она должна была придавать женщине силу. Головной убор отделывался бисером, украшался нитями жемчуга – ряснами – и височными кольцами - колтами. Височные кольца напоминают гребешок петуха, или восходящее солнце. Поверхность их покрывается знаками, похожими на руны, а также знаками Мокоши.

Ожерелья состояли из отдельных подвесок и лунниц. Лунница - исключительно женский оберег, так как луна всегда считалась женской планетой. Лунница оберегала от ночных духов и нави, просыпающихся при свете луны. Их изготавливали, как правило, из серебра или другого серебристого металла, символизирующего луну. Составными частями женского ожерелья являлись также бусины из стекла, кости, камни и бляшки-подвески. Иногда в качестве подвесок использовались монетки. На шее женщины иногда могло быть несколько ожерелий, состоящих из лунниц, бляшек и бусин. Количество украшений показывало статус женщины и, разумеется, имело оберегающий характер.

Браслеты носились и мужчинами, и женщинами, они скрепляли рукава одежды и тем самым не только делали ее удобной в носке, но и оберегали от проникновения нечистой силы. Браслеты были стеклянные, костяные, из кручёной проволоки, из полосок металла, створчатые. На браслетах изображались символы земли и солнца. Женские створчатые браслеты скрепляли на запястьях рукавов ритуальных русальных рубах; во время праздничных хороводов эти рукава распускались для ритуального танца.

Неизменность языческой символики на протяжении многих столетий говорит о том, что славяне даже после принятия христианства долго сохраняли многие черты исконной религии, которые касались обыденной жизни человека. Постепенно мифы и значения символов стали забываться, однако осколки язычества дошли до наших дней в народных поверьях, обычаях и традициях.

___________________________
Примечания
1. Именно со значением «мастер своего дела» это слово сохранилось в нашем языке.
2. Бычков А.А. Энциклопедия языческих богов. Мифы древних славян. М., 2001. С.67.

Древнерусские амулеты-змеевики

Николаева Т. В., Чернецов А. В.
в сокращении

Введение

Эта книга посвящена древнерусским амулетам-змеевикам. Под этим условным названием в науке известны двусторонние подвески в виде медальонов (или реже — иной формы, обычной для небольших металлических и каменных иконок), несущие на одной стороне каноническое христианское изображение (Христа, Богоматери или святых), а на другой — нехристианский мотив, так называемую змеевидную композицию. Последняя представляет собой изображение человеческой головы (реже — полуфигуры или даже полной фигуры), окруженной змеями. Хотя в ряде случаев «змеевидная композиция» могла восприниматься в древней Руси как второстепенное изображение на обороте иконы, именно наличие этой композиции является основным признаком, объединяющим собранные в данной публикации амулеты.
Сведения письменных источников о древнейших верованиях восточных славян и археологические материалы, с одной стороны, и этнографические и фольклорные данные — с другой, не могут быть напрямую увязаны друг с другом вследствие значительного хронологического разрыва, разделяющего соответствующие группы источников. Между тем наследие язычества и народная трансформация христианства ярко отразились в таких явлениях древнерусской книжности, как отреченные книги, апокрифы, заговоры, гадательные книги и т. п., и, кроме того, в поучениях против суеверий, судебных делах о колдовстве, описаниях свадеб русской высшей знати. Изучение подобных текстов в последние десятилетия почти не ведется, хотя их фонд в рукописных собраниях страны далеко не исчерпан. В результате мы по-прежнему очень мало знаем об идейной стороне даже крупнейших антифеодальных еретических учений древней Руси — ересей «стригольников» и «жидовствующих». Неразработанным остается и вопрос об идейном влиянии на Русь еретического учения средневековой Болгарии — богомильства, хотя в древнерусской книжности тексты, несомненно восходящие к богомильской традиции, представлены значительной серией, а в трансформированном виде были в довольно широком масштабе усвоены фольклором.
Памятники отреченной литературы преследовались и уничтожались церковью. Поэтому количество дошедших до нас списков этих текстов и их набор нельзя считать объективным отражением их действительной роли в истории древнерусской книжности. Значительное число переводных сочинений, а также славянских текстов болгарского происхождения (богомильских) среди отреченных книг заставляет обратиться к вопросу о том, насколько адекватно и органично воспринималось их содержание русскими книжниками. Наконец, далеко не ясно, насколько были популярны в разные периоды неортодоксальные мотивы подобных текстов в среде неграмотного и малокнижного населения. До некоторой степени на этот последний вопрос может дать ответ изучение произведений искусства, представляющих сюжеты запретных книг, поскольку набор тем изобразительного искусства всегда более узок, чем набор мотивов, распространенных в письменности, и проникновение любого из них в иконографию само по себе подтверждает его определенную популярность и доступность. Тем более характерны и показательны длительное бытование и общая устойчивость типа таких амулетов, как змеевики, несомненно связанных с миром отреченных книг и апокрифов.

Связь амулетов-змеевиков с миром апокрифов и книжностью, отражающей средневековые суеверия, неоспорима. Уже древнейшие змеевики несут на себе текст греческой заклинательной формулы (заговора), отражающей мотивы апокрифических сказаний, причем все без исключения змеевики имеют изображение, прямо связанное с этим заговором. Важно, что вариации формулы, характерной для целого ряда типов змеевиков, были также известны в славянской книжности, в русских рукописях. Связь между змеевидной композицией и мотивом борьбы со змеем Феодора Тирона на ряде позднейших русских змеевиков приводит нас к текстам, включенным в списки отреченных книг. Тот несомненный факт, что русские амулеты-змеевики были талисманами охранительного характера, в первую очередь оберегали от различных болезней и эпидемий, заставляет предполагать, что их изготовление и ношение входили в целый комплекс разнообразных обрядов и связанных с ними поверий как книжного, так и некнижного характера.

Амулеты-змеевики нельзя рассматривать как порождение и исключительную принадлежность низовой, простонародной культуры.
Существование золотых и серебряных змеевиков указывает на бытование подобных амулетов в княжеско-боярской среде; для знатных заказчиков, очевидно, были изготовлены и все именные змеевики (как правило, получившие убедительную атрибуцию, связывающую их с конкретными князьями). Таким образом, значительная часть амулетов-змеевиков (в том числе и наиболее ранние из них) распространялась на Руси среди высшей знати, причем посредником этого процесса было ближайшее окружение верхушки духовенства.
Так, нет оснований говорить о последовательной борьбе православного духовенства против традиции ношения и изготовления подобных амулетов. Иногда змеевики в качестве дозволенных предметов христианского культа попадали в церковные и монастырские ризницы и хранились там веками, не вызывая осуждения со стороны духовенства. Один из змеевиков в XVII в. был вставлен в икону с изображением богородичных праздников и помещался в иконостасе Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры. При этом змеевик выступал как наиболее почитаемая часть иконы (очевидно, он попал в лавру в качестве вклада, как почитаемая родовая реликвия). Естественно, что змеевик был вмонтирован в доску лицевой стороной, несущей христианское изображение, наружу, так, чтобы змеевидная композиция была не видна. В описи монастыря 1641 г. рассматриваемый амулет фигурирует как «икона», наличие на его обороте змеевидной композиции никак не оговорено. Сходным образом описан в той же описи и каменный змеевик, вложенный в монастырскую казну Иваном Грозным, причем змеевидная композиция охарактеризована как «узор». Здесь же отметим позднейший пример использования одного из змеевиков в качестве панагии во время торжественных великопостных богослужений.

Если мы не всегда можем связать производство амулетов-змеевиков домонгольского времени с той или иной категорией ремесленников, то несомненно, что позднейшие змеевики, XV в. и более поздние, изготовлялись мастерами, работавшими при церквах и монастырях. Очевидно, позднейшие змеевики производились и распространялись главным образом при монастырях, с ведома их настоятелей. Таким образом, православная церковь, осуждая подобные амулеты с богословских и догматических позиций, в то же время как живой организм в своей повседневной практике не гнушалась эксплуатацией суеверий с целью как привлечения паствы, так и получения доходов.

Историческое развитие амулетов-змеевиков, сопровождавшееся созданием новых типов, в основном завершилось в XV в. Однако их бытование фиксируется и в более позднее время. Их продолжали отливать по старым образцам, а иногда и по новым. Во всяком случае существуют разновидности амулетов-змеевиков, надписи на которых отмечены признаками XVIII в. Вместе с другими литыми иконками змеевики встречаются в крестьянских божницах и в XX в. От XIX в. дошли сведения о том, что крестьяне северных губерний нередко носили змеевики наряду с крестом на груди, о том, что «многочисленное семейство, которому принадлежит вписываемый образ (Змеевик. — А. У.), питает к нему особенное уважение в в разных болезнях одному наложению оного приписывает чудесную силу утолять страдания». Так в продолжение ряда столетий амулеты-змеевики сохраняют связь, с одной стороны, с традициями славянского язычества, с другой — с народной, неортодоксальной трансформацией христианства.

Основные разновидности змеевидной композиции

Происхождение, назначение и основные типы амулетов-змеевиков.

Древнерусские амулеты-змеевики являются довольно частыми археологическими находками на древних городищах и, потерянные владельцами, в случайных местах. Количество этих находок за последние 200 лет накопилось большое, и вряд ли все их в настоящее время можно учесть, так как некоторые находки не публиковались и, может быть, даже не упоминались в литературе, другие были снова утеряны, хотя о них имеются сведения в периодической печати. В XIX в. находимые случайно змеевики попадали прежде всего в частные коллекции. Так были созданы собрания Д. И. Прозоровского, А. А. Бобринского, И. И. Толстого, М. П. Погодина, Б. И. и В. Н. Ханенко, В. В. Тарновского и др. Наиболее ценные золотые экземпляры были переданы в Эрмитаж и в Минц-Кабинет Казанского университета. Большинство этих собранных в XIX в. экземпляров не имеет никаких научных паспортов, за исключением разве только указаний на топографические ориентиры находок: Киев, Чернигов, Смоленск, Новгород, Казань, Рязань, Белгородка, Вятская губерния, Куликово поле.

Благодаря тому, что ученой общественностью уделялось большое внимание знаменитой черниговской гривне, найденной в 1821 г., дискуссии о которой широко освещались в печати на протяжении XIX в., находки других змеевиков также публиковались, и их старались приобрести в свои собрания наиболее ретивые коллекционеры. Но эта погоня за редкими и мало еще понятными вещами породила и много подделок, которые отливали по старым образцам, не говоря уже о том, что с редких золотых образцов для различных Археологических обществ делались местные гальванокопии (например, с казанской находки) и их копии попадали в большие собрания А. С. Уварова, П. И. Щукина, Румянцевский музей и другие хранилища, еще более затрудняя их научное определение. В настоящее время наибольшее количество змеевиков хранится в ГИМ, ГЭ, ГРМ, ГТГ, ЗИХМЗ, а также в музеях Новгорода, Киева, Чернигова, Смоленска, Вологды, Рязани, Казани, Новгорода Северского и в других местах. Некоторые змеевики хранятся в частных руках. Большинство провинциальных музеев не имеет никаких каталогов или просто справочников о составе своих коллекций, и те змеевики, которые могут храниться там, для нас остаются пока неизвестными.

Большое количество змеевиков было найдено в советское время при археологических раскопках древних городов. На эти находки уже имеется научная документация, определяющая прежде всего их топографию, а в некоторых случаях — и указания на стратиграфию, что очень важно для датирования произведений и их аналогий коллекционного происхождения. Эти находки, во-первых, дают возможность картографировать определенные типы змеевиков и, во-вторых, определить время их возникновения. Многие типы змеевиков бытовали очень долго, и время их бытования определяется от возникновения наиболее древних образцов до появления отливок с поздними эпиграфическими признаками. Некоторые змеевики, сделанные в XVIII в., доживают до XX в., и до сих пор их можно видеть в божницах старожилов. Именно эти экземпляры, имеющие научные паспорта, и позволяют разобраться в многочисленных старых коллекциях, распределяя змеевики по определенным типам.

Змеевидная композиция на византийских и значительной части русских амулетов сопровождается надписью, содержащей греческую заклинательную формулу (заговор). Этот заговор включает и название изображаемого демона. Судя по надписям, демон, изображаемый на амулетах, уже не назывался Горгоной; очевидно, и связь с мифом о ней была утрачена. Надписи на змеевиках называют демона «истера». Точный перевод этого греческого слова — «матка» (uterus). В данном случае это слово имеет также более широкое значение — внутренность, утроба, ее болезни и вызывающий их демон. Очевидно, имеется в виду болезнетворный демон женского пола, часто фигурирующий в апокрифических текстах и связанных с ними заговорах.
Реконструируемая заговорная формула, обычно неполная и искаженная на змеевиках, читается в переводе следующим образом: «Матка чернотою чернеющая (ср. русск.: черная-пречерная), как змея, извивалась, как дракон, шипела, и как лев, рычала, и как агнец, была в ужасе». Подразумевается завершение типа «. . .когда ее поразила божественная сила (или кто-то из святых)». Отметим, что эта заговорная формула до сих пор не была найдена в славянском переводе ни на одном змеевике, хотя амулеты русского происхождения с подобной греческой надписью многочисленны.

Вместе с тем текстуально сходные заговоры в славянской письменности известны. Греческое слово «истера» в них обычно переводится на славянский как «дъна» (слово, в старинных лечебниках обозначающее матку). Как и «истера» в греческой версии, славянское слово «дъна» имело широкий круг значений, в том числе болезнь и вызывающий ее демон. В русской рукописи XV в. читаем: «Дна. . . акы молниину подобству подобящися скорость имеет и во все входит и горе, и долу, и в жилы, и в члены, и в кости». В Ипатьевской летописи встречается выражение «дна есть подступила», где «дна» обозначает «смерть», «конец».

Молитва от «дны» в славянской версии читается следующим образом: «Во имя отца и сына и святого духа. Дно люта бо еси прелюта, простерта есн по вся уды человеческиа, спи яко агня младо аспидово, проклята еси и треклята еси отцом и сыном и святым духом». Вариант: «Червленая и черная, власы и ногты связана от трех ангел, что рыкаеши яко лев, яко вол яциши, яко козлище взыграеши». Известны славянские варианты этой заговорной формулы, в которых вместо слова «дна» фигурируют слова «желудок» (очевидно, в значении «утроба») и «пуп».

Важно, что в славянских версиях заговорной формулы рассматриваемый демон, как и в исходном греческом тексте, характеризуется полиморфизмом, чертами оборотня, могущего приобретать облик различных существ. Демон женского пола, насылающий болезни («бесица»), наделен сходными чертами и в одной югославянской рукописи («яко медведица, и яко голубица, и яко змия, и яко кокошь»).

О том, что змеевидная композиция на Руси связывалась именно с этим комплексом представлений, свидетельствует существование змеевиков, на которых изображение сопровождается надписью «дъна». Хотя на сохранившихся древнерусских змеевиках отсутствуют достоверные славянские надписи с заговорной формулой от «дны», не исключено, что такие змеевики все же существовали. Так, на змеевике с изображением Бориса и Глеба А. С. Орлов читает остатки надписи как «. . .ния дъна. . .», возможно, остаток подобной формулы. На одном из змеевиков с изображением архангела Михаила вокруг змеевидной композиции, там, где обычно бывает греческий заговор против «истеры», имеется неразборчивая надпись, в начале которой читаются буквы «ДОН» (дон-дън); на змеевике с изображением Богоматери Знамение — «В ДОН» (последняя буква, возможно, И). Н. И. Петров упоминает змеевик с надписью «ст Михаиле велики, прожени ты человек[а] впадину», где «впадина», очевидно, соответствует «дне». Так или иначе, можно констатировать, что мифологический мотив, отразившийся в греческой надписи на змеевиках, не только был известен в славянской письменности, но в ряде случаев прямо связывался со змеевидной композицией.
Сочетание христианского и языческого мотивов на русских амулетах-змеевиках, очевидно, осмыслялось в духе славянского «основного мифа» (в той самой общей его форме, в какой он известен также всем древним индоевропейским религиям и христианству). Его содержание — борьба бога-громовника с его противником (нередко принимавшим облик змея). При этом на лицевой стороне змеевиков обычны святые, могущие замещать громовержца в этом мифологическом мотиве.
В греческом заклинании против «истеры» (которая, как уже говорилось, представляет собой иконографическую модификацию древнего типа головы Горгоны Медузы), этот демон выступает в обличьи разных животных. Представления об оборотничестве, широко распространенные на Руси, относятся к кругу весьма архаичных народных верований. Можно вспомнить архаичную былину о князе-оборотне Волхе Всеславьевиче, навеянные подобным поверьем поэтические иносказания Слова о полку Игореве. Длительное сохранение верований в оборотней отразилось в поздних индексах ложных книг, в которых описывается, к сожалению, не дошедшая до нас книга Чаровник: «Чаровник, в них же суть 12 главизн, стихи двоюнадесять опрометных лиц звериных и птичьих — се же есть первое — тело свое хранит мертво, и летает орлом, и ястребом, и вороном, и дятлом, и совою, и рыщут лютым зверем, и вепрем диким, и волком, летают змием и рыщут рысию и медведем».

Таким образом, отразившаяся в греческой заклинательной формуле вера в оборотней могла быть органично воспринята на Руси. Однако действительно ли видели на Руси изображение оборотня в змеевидной композиции? Можно предполагать, что многие средневековые изображения животных и чудовищ могли, по мысли их создателей, представлять оборотня. Однако, за исключением тех случаев, когда это неопровержимо доказывается контекстом композиции или связью изображения с текстом, у исследователей нет оснований выделять среди изображений реальных и фантастических существ образы оборотней. Идея оборотничества выражена на византийских змеевиках двойственностью облика (человеческого и змеиного) и множественностью змей-волос. Способность демона принимать облик различных животных не отражена в обычной иконографии змеевидной композиции. Подобное изображение на Руси могло восприниматься как представляющее не оборотня, а чудовище. Отметим, что в русских рукописях встречаются упоминания «девицы Горгонии», имеющей голову с волосами-змеями, причем в связи с ней ничего не говорится об оборотничестве.

Связь изображений змеевидной композиции на русских амулетах с идеей оборотничества может быть проиллюстрирована на двух примерах по особенностям иконографии. На одном амулете с русской надписью XIV в., помимо змеиных (драконьих) голов, видны также птичьи. Эта черта полиморфизма прямо связана со способностью демона представать в разных обличьях. Птичьи головки появились на амулете, несомненно, потому, что мастера знали содержание заклинательной формулы, в которой говорится об оборотничестве, и подчеркнули именно этот мотив, внеся разнообразие в зооморфные элементы композиции. Второй пример — изображение не на амулете, а в резьбе по кости конца XV в. (резной посох из собрания Оружейной палаты), будет рассмотрен ниже. Вообще же бесспорные изображения оборотней (помимо иллюстраций к конкретным текстам, рассказывающим о них) в средневековом искусстве крайне редки.

Отметим отдельные случаи деградации змеевидной композиции, свидетельствующие о том, что эта деградация, несомненно, сопровождалась утратой или весьма значительным затемнением смысла изображения. На двух змеевиках из собрания Русского музея в свое время остановил внимание В. Лесючевский. Первый пример — змеевидная композиция, в центре которой помещена бесспорно мужская голова с бородой и усами. Поскольку мифологический образ истеры-дны по основному значению связан с женским началом (и соответственно с характерным средневековым представлением о «женской злобе», об особой склонности женщин к греху), подобная особенность змеевидной композиции указывает на забвение исходного значения образа.
Еще один, притом довольно поздний киотчатый змеевик несет изображение змеевидной композиции, рядом с которой представлена фигура святого, поражающего змея копьем. В целом тип реверса аналогичен многочисленным змеевикам с изображением Феодора Тирона в роли змееборца. Однако данный змеевик замечателен тем, что в центре змеевидной композиции человеческая голова вообще отсутствует и вся эта композиция представляет собой одно сплетение змей 39. Утрата основного, центрального, элемента змеевидной композиции — свидетельство полной деградации образа. Следует полагать, что и представление о соответствующем мифологическом персонаже подверглось искажению.. Голова в центре композиции служила ясным указанием на то, что речь идет о единичном персонаже; лишенное ее сплетение змей могло быть понято уже как совокупность демонических существ, носителей зла. Характерно
Перейдем к вопросу о тех образах древнерусского искусства, которые обнаруживают иконографическое родство со змеевидной композицией амулетов. Прежде всего отметим, что они немногочисленны и для древне-русского искусства в целом не характерны. При всей своей популярности: талисманическое изображение лишь в небольшой степени обнаруживает тенденцию к переходу с амулетов на другие произведения искусства. Очевидно, это связано с тем, что рассматриваемый изобразительный мотив имел очень конкретное утилитарное назначение, вне которого он, как правило, самостоятельного интереса не представлял.
К иконографическим «родственникам» лика Горгоны в древнерусском искусстве могут быть отнесены многочисленные декоративные мотивы в виде представленной анфас личины. В частности, личины, встречающиеся на щитах святых воинов на фресках и иконах, по-видимому, генетически восходят (через посредство византийского искусства) к популярному мотиву классического искусства — щиту, украшенному головой Горгоны Медузы.

Изображения личин, в том числе окруженных плетениями (которые могли ассоциироваться со змеями), — вообще не редкость в прикладном искусстве. Следует отметить находки в Новгороде и Гнездове скандинавских амулетов Х в. с подобным изображением. Такие привески и их модификации имели чрезвычайно широкое распространение. Личина, окруженная плетениями, встречена также на наконечнике ножен меча Х в., найденном близ Коростеня. Вполне вероятно, что бытование на Руси привесок и других вещей с подобными изображениями способствовало усвоению византийского типа амулетов со сходными изображениями.
К числу иконографических модификаций образа «истеры»-«дны», по-видимому, следует отнести также один уникальный сюжет в резьбе по кости конца XV в. Он украшает резной посох из собрания Оружейной палаты, возможно, входивший в состав великокняжеских регалий Ивана III 60. Исключительно обильный и разнообразный декор посоха состоит преимущественно из зооморфных образов, в том числе многочисленных чудовищ. Интересующий нас образ вписан в круглый медальон. Это чудовище имеет несколько голов различных животных, а в середине, на груди, — человеческий лик в тюрбане. Кроме голов различных существ — птицы, змеи и, вероятно, рыбы, чудовище имеет также птичьи крылья, лапы и хвост. Ближайшей аналогией данному изображению, несомненно, является змеевидная композиция (зооморфные головы по кругу и человеческая — в центре). Наличие голов не только змеи, но и других животных может быть связано с мифологическим мотивом оборотничества, присутствующим в заклинательной формуле, относящейся к «истере»-«дне». Тюрбан с характерным рисунком (сдвоенные полосы поперек основы) — в иконописи, как правило, принадлежность нечестивых иноверцев. Комбинация иконографических черт, по-видимому, указывает на то, что данный образ ассоциировался с иноверной ведьмой-оборотнем. В этой связи можно вспомнить изображение полоцкого князя Всеслава в Радзивилловской летописи в причудливом тюрбане.
Связь змеевидной композиции с символикой плодородия, эротическая подоснова соответствующего ей мифологического мотива, а также сосуществование этого мотива с христианским изображением на другой стороне амулета перекликаются с одним свидетельством письменных источников конца XV в. Новгородский архиепископ Геннадий в ряду сведений
о нечестии «жидовствующих» еретиков пишет: «Да с Ояти привели мне попа да дьяка, и они христианину дали крест-тельник, древо плакун, да на кресте том вырезан сором женской да мужской». В данном случае «сором женской» мог быть изображен на кресте символически, вполне вероятно — в виде одной из модификаций змеевидной композиции. В таком случае речь идет об одной из разновидностей амулета-змеевика. Так или иначе, двойственный христианско-языческий характер тельника и его эротическая символика сближают его с амулетами-змеевиками. Оппозиция женского и мужского начала в известной степени перекликаются с мотивами «живот—смерть» на складне мастера Лукиана.

Предложенные материалы в общих чертах обрисовывают культурно- исторический контекст, с которым было связано распространение на . Руси амулетов-змеевиков, и свидетельствуют о том, что ни в плане поверий, касающихся использования этих амулетов, ни даже в плане иконографии весьма своеобразной змеевидной композиции эти амулеты отнюдь не были изолированным явлением в культурной жизни древней Руси.