Отправлено: 22.03.10 01:28. Заголовок: Авторские работы Волебора

О славянских дружинах.

В VI веке в истории структуры племенных объединений происходят значительные изменения, связанные с переходом от родоплеменной формы общины к соседской. И данные события позволили произойти выделению воинской прослойки и преобразование её в дружины, которые приобрели значительную власть в управлении племенными княжествами, либо союзами племенных княжеств. Образование же такого рода княжеств было в свою очередь вызвано миграцией славянских племён в V – VI веках.

Наиболее ранние упоминание о дружинах у славян относятся именно к VI – VII веку, их мы находим в двух древних исторических источниках – “Война с готами” и “Чудеса св. Дмитрия Солунского”. Причём дружины упоминаются не единожды и речь о них идёт, как об отборном воинском объединении, обладающим превосходной подготовкой, вооружением и бронёй. На основе данных источников перед нами предстаёт образ дружинника, имеющего тяжёлое вооружение, входящего в состав отборного войска, не отличающегося, однако, многочисленностью, как позже говорят о славянских дружинах византийские историки, приписывающие все победы лишь численному превосходству варваров.

Есть и археологические подтверждения тому, что в вышеназванный период времени у славян существуют дружины, это доказывают многочисленные находки – курганные захоронения, в которых среди клада преобладает соответствующий инвентарь.[1]

Прежде всего следует рассмотреть структуру славянской дружины. Постепенно дружина приобретает своеобразную внутреннюю иерархию. В своей основе дружины подразделялись на “старшую” и “младшую” – такие названия во множестве пронизывают Славянские летописные своды.[2] Ежели брать отдельно все термины, встречающиеся в источниках, то помимо деления на вышеназванные группы, дружинники делились ещё и на подгруппы. Рассмотрим их вкратце:

Бояре. Слово “болярин” имеет два своих значения. Первое – общеславянского происхождения от слова “бои” – битва, то есть тот, кто сражается. Второе – от тюркского – богатый, знатный.[3] Так, либо иначе, оба эти значения ассоциируются с дружинниками, так как они их родом занятий была война, они же были знатными и богатыми, что варьировалось в соответствующих пределах богатства и знатности их князя. Основываясь на источниках можно отметить, что боярство располагало достаточно высоким положением, выступало верховным слоем общества после князя. Это привилегированное войско, которое постепенно прикрепляется к земле. Причиной тому служили дарования боярству земель, однако, при этом не стоит утверждать, что уже в ранний период своей истории бояре были прикреплены к земле. А выводы эти могут быть приведены ввиду появления в летописных сводах упоминания о земских боярах – галицких, волынских, новгородских и т.д. Здесь авторами летописных текстов подразумевалась принадлежность мужей землям, князя, которому они служат. Дружинники-бояре имели полную свободу в выборе места службы, но чаще всего они сохраняли верность своему князю, и основной причиной ухода со службы являлась его смерть. А институт земства появляется лишь в XI веке, когда бояр привязывают к жалованным землям, то есть их служба приобретает черту осёдлости. И здесь они в свою очередь начинают набирать дружинников, челядь и т.п., оседая в усадьбах.

Мужи. На Руси это слово имело множественное значение. “Мужами” могли называть и воев, и дружинников в целом, и бояр. Данное слово всегда отождествлялось с дружинниками, но не с простыми людьми не принадлежащими к воинской касте. Чаще всего к слову “муж” добавляли и принадлежность упоминаемого человека к определённой группе дружины, что опять же во множестве подтверждается в русских летописях.[4]

Огнищане и гриди. Данные слова заимствованы от скандинавов, однако, это отнюдь не означает заимствование самой структуры дружины у викингов. Прежде всего данное утверждение вытекает из того, что эти группы были распространены исключительно на Севере Руси, в землях Новгорода. А именно Новгород наиболее тесно, ввиду своего положения, контактировал с выходцами со Скандинавского полуострова. Историк Горский А. А., основывая свои выводы на русских летописных сводах, отметил, что и термин “огнищане”, и термин “гриди” – довольно редко упоминался, и обозначали ими соответственно старших и младших дружинников.[5] Однако, в целом, оба этих слова не всегда имели соответствующие значения. Периодически под ними подразумевали и других мужей, занимавшихся различной работой в административной и судебной сфере, что было обычным делом для княжеского дружинника.

Отроки. Для определения данной категории в воинской касте славян следует рассматривать в качестве источников не только летописные своды, но и русские памятники права. Связано это с тем, что “отроки” выступают в источниках не только как младшие дружинники, но и как слуги бояр, князя, имеющих административные права, их появление относиться к Х веку.

Детские. Их появление датируется Повестью временных лет 1097 годом, благодаря источникам можно установить, что “детских” нельзя отнести к какой-либо категории воинской касты, так как они не составляли воинского образования как такового. Они были близки к князю, но не всегда находились при нём, как другие его слуги из дружинников. Здесь отметим ещё и то, что “детские” сами имели свою двухступенчатую структуру, ибо в летописях во множестве находим “меньших детских”.

Помимо этих основных категорий встречаются в источниках и другие: милостники, пасынки, паробки. Упоминание о таких относятся уже к более позднему периоду истории Древней Руси, к ХII веку. Под первыми из них понимали различные слои дружинников, обласканных княжеской милостью, то есть любимцев, в число которых входили и старшие и младшие. “Пасынками” и “паробками” же называли “детских” и “отроков” в узком смысле этих терминов.

Не менее интересным вопросом для краткого рассмотрения истории славянских дружин является наличие в них чужеземцев. Основываясь на широкой летописной базе, на множественных археологических свидетельствах историками были сделаны любопытные выводы, полностью опровергающие доводы о скандинавском засилье в дружинах русичей. Так, в IX – XI основное количество иноземцев среди воинской касты заполнялось скандинавами и их число было не таким большим – 4 % от общей суммы, а от не славянских народов – 13 %. Причём, наиболее любопытно то, что с середины XI века скандинавские дружинники перестают иметь большинство из этноопределённых народов. Их место начинают занимают тюрки.[6]

Несколько слов следует сказать и о комплексе вооружение славянских дружинников. Он великолепно характеризуется выдержкой из Лаврентьевской летописи относящейся к 1176 году, приведённой в монографии Кирпичникова А. Н.: “Выступи полк из загорья, все в бронях, яко во всякомъ леду.”.[7] Главным видом источников для определения комплекса вооружения дружинников служат археологические находки, а именно курганные захоронения. На их основе можно реконструировать средний тип вооружения, приходящийся на X – XIII века. Первоначально основным видом брони, как назывались ранее доспехи на Руси, являлась кольчуга (кольчатая броня), постепенно кольчуги приобрели дополнительную защиту – чешуйчатую броню поверх колец основной брони. К концу XII – началу XIII веков в достаточно широкое распространение вошли и другие формы брони, одеваемые, либо нашитые поверх кольчуги (зерцало, панцири и т.д.). Помимо этого в комплекс брони славянских дружинников входили наручи и поножи, кожаные чешуйчатые панцири, что нередко имели и отдельную защиту для ног. Голову воев венчали шлемы (шеломы), которые претерпевали некоторые изменения на протяжение веков. Уже первоначально древнерусские шеломы имели свою своеобразную коническую форму, которая заканчивалась острым навершием. Постепенно шлемы, многие из которых имели наносники, приобрели бармицу – кольчужную защиту, опускавшуюся на шею и плечи. Широкое распространение получили полуличины и личины, полностью, либо отчасти скрывавшие лицо дружинника, защищавшие его от клинковых ударов и летящих стрел. К защитному комплексу дружинника относились и щиты, имевшие каплевидные, удлинённые формы и обычные – круглые. Все щиты имели стальную, либо кожаную окантовку и умбоны (стальные чаши, крепившиеся в центре), форма которых была как полусферическая, так и коническая – наподобие формы шеломов. Всё это укрепляло сам щит, а заодно продлевало и его долговечность в бою.

Среди оружия славянских дружинников постепенно вырисовался определённый комплекс, который можно представить следующим образом:

легковооружённый пеший дружинник – лук, стрелы, две, три сулицы (короткие метательные копья-дротики), меч, либо топор, щит (не во всех случаях);

тяжеловооружённый пеший дружинник – копьё (разной длины), меч, либо топор, щит (каплевидный, либо круглый с большим диаметром окружости);

легковооружённый конный дружинник – лук, стрелы, топорик, меч, либо сабля (сабля появляется в комплексе вооружения уже в конце X – начале XI веках), щит;

тяжеловооружённый конный дружинник – копьё, меч, либо сабля, щит.

Со временем, к XII веку в комплекс вооружения входят кистени, самострелы, тяжёлые топоры, появившиеся во времена борьбы с немецко-литовскими захватчиками, более тяжёлый топор без труда пробивал прочную броню, а заодно нижней, загнутой частью помогал стаскивать рыцарей с седла на землю, где они были наиболее уязвимы.

Особенностью вооружения является неоднородность распространения оружия. Так, к Северу чаще использовались соответственно топоры, а к Югу земель Руси – лук и стрелы, копья и сабли. Данные особенности обусловлены тем, что вооружение и броня противников славян на Севере и на Юге отличалась, посему для борьбы с европейскими рыцарями был выбран топор, а для противостояния кочевникам – вышеперечисленные виды оружия. Таким образом, средний вес полной брони ратника составлял от 13 до 16 килограмм. Важно и то, что славянские дружинники всё своё снаряжение одевали лишь непосредственно перед сечей, до того же везли его в обозах, либо за сёдлами лошадей.

Славяне, основой организации которых был родоплеменной строй, главным образом, вплоть до IX века сражались пешими. Источники (как арабские, так и византийские) свидетельствуют о том, что военный строй появляется у них в соответствие с потребностью, лишь при появлении тесного контакта со степными народами. Ибо тогда дружинник вышли в поле, где вступать в бой неплотным строем, скопом, либо, устраивая засады и западни – было неразумно. C X века конь становиться для воина не только распространенным средством передвижения, но начинает применяться в боевых действиях. Именно тогда, конная дружина приобретает роль решающей силы в определении исхода сражения, но на Севере, где природные условия не позволяли действовать на больших пологих пространствах, дружинники продолжали биться с ворогом пешим строем.

Главное в итоге боя было не истребить противника, а обратить его в бегство, сломить его сопротивление. Посему вои стремились захватить стяг ворога, вокруг которого он группировался, а с падением стяга рядовые вои не могли определить место нахождение центра своего войска, либо полка. Начало сечи обычно знаменовалось стрельбой лучников, который засыпали супостата тяжёлыми и лёгкими стрелами, не давая ему продыха. Далее, при его приближение в ход, помимо стрел шли сулицы, которые ежели не находили живой цели, то тяжестью оттягивали щиты противника к земле, и он был вынужден их бросать. Затем шли плотные ряды копейщиков, стоявших так близко друг к другу, что между щитами не было промежутков, об такой строй – стену, состоящую минимум из трёх рядов, разбивались не только конные кочевники, но и европейские рыцари. Потом в ход шло рубящее оружие – топоры, мечи, сабли, помимо этого кистени, булавы и т. п. Нередко сеча переходила в рукопашную схватку, когда вои использовали ножи, маленькие топорики и кулаки. Для решающего удара в сече к концу XII началу XIII века воеводы активно начали использовать конные полки, что были более манёвренны. Такова была общая картина тактики и стратегии ведения боя славянскими дружинниками.

Подытоживая сказанное, следует выделить, что славянская дружина с самого начала своего существования имела строгий порядок и внутреннюю, слаженную структуру. На протяжении десятков лет она вбирала в себя всё лучшее в технике и тактике боя, что могла видеть, имея тесные взаимоотношения с народами Европы и Азии. Впоследствии, это позволило ей стать одним из образцов войска периода раннего средневековья, оставившего после себя достойную летопись славных побед.

Список использованных источников и литературы:

1. ПСРЛ, т.: 1, 2, М., 1989
2. Беляев И. Д. Рассказы по русской истории, кн. 1, М., 1861
3. Дьяконов М. А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси, 2-е изд., Спб., 1908
4. Рыбаков Б. А. Первые века русской истории, М., 1964
5. Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества, М., 1976
6. Котенко В. Д. Восточнославянская дружина и её роль в становлении княжеской власти, Харьков, 1986
7. Арциховский А. В. Русская дружина по археологическим данным// Историк Марксист, 1939/ 1
8. Алешковский М. Х. Курганы русских дружинников XI – XII// Советская Археология, 1960/ 1
9. Горский А. А. Древнерусская дружина, М., 1989
10. Культура средневековой Руси, под ред.: Кирпичникова А. Н., Раппорта , Л., 1974
11. Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси XIII – XV вв., Л., 1976
12. Амельченко В.В. Дружины Древней Руси, М., 1992
13. Клейн Л., Лебедев Г., Назаренко В., Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения// История связей Скандинавии и России (IX – XX вв.), Л., 1970
14. Седов В. В. Восточные славяне в VI – XIII вв., М., 1978
15. Этимологический словарь русского языка, том 1, М., 1965

Примечения:
[1] См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества, стр. 70 – 72, Седов В.В. Восточные славяне в VI – XIII веках, стр. 19 – 26
[2] См.: Полное Собрание Русских Летописей, том 1, 2
[3] См.: Этимологический словарь русского языка, том 1, М., 1965, стр. 181 – 182
[4] См.: Полное Собрание Русских Летописей, том 1, 2
[5] См.: Горский А. А. Древнерусская дружина, М., 1989, стр. 49
[6] См.: Клейн Л., Лебедев Г., Назаренко В. Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения// История связей Скандинавии и России (IX – XX вв.), Л., 1970, стр.: 239 – 246, 248 – 251
[7] Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси XIII – XV вв., Л., 1976

Публиковалось в издании "СОЛНЦЕВОРОТ" №3



О начале русского мореходства.


Русский флот имеет славные и древние традиции. Англичанин Ф.Т. Джейн, исследователь морской истории признавал, что русский флот имеет куда более древние традиции, в сравнении с английским, а самих русских – одними из лучших мореходов Земли.[1] Внутренние водные пространства и моря, её окружающие, много способствовали соединению обитающих в ней отдельных славянских племён в единое, сильное государство. Волга, Дунай, Днепр, Западная Двина и др. реки представляли в необъятных просторах, покрытых девственными лесами, удобные военно-торговые пути, соединяющие северные моря с южными. При отсутствие сухопутных дорог плавание по рекам, озёрам и морям зачастую представляло единственно возможный способ передвижения, что в свою очередь способствовало развитию морского дела на Руси и расширению внешнеполитических отношений.

Датированные 6 – 7 тысячелетием до н. э., а это время так же именуется Арктическим палеолитом, на Кольском полуострове были обнаружены первые примитивные поселения людей, занимавшихся звероловством и, что было основным их промыслом, рыболовством. Такие находки были сделаны на полуострове Рыбачий и острове Олений. Постепенно морские берега подверглись более густому заселению, однако, преимущественно находки жилищ были сделаны на устьях рек, впадающих в море, что свидетельствует о плавание жителей, населявших здешние места, лишь по рекам, и близ устья, по кромке берега. Это было обусловлено и тем, что конструкция первых судов была достаточно примитивной, это были простые долблёнки, либо лодки сшитые из шкур. Но в свою очередь это не может послужить поводом для вывода о плохих мореходных качествах данных судов. К 3 – 2 тысячелетию до н. э. поселения на Беломорском побережье уже отличались передовыми формами хозяйства для периода развития истории. Археологические находки свидетельствуют о том, что материалом для изготовления различных орудий труда служило тогда уже и бронза, и железо, причём, их освоение проходило фактически одновременно. А ко 2-ому тысячелетию до н. э. относятся многочисленные находки скифской утвари и оружия на берегах Западной Двины, Печоры, Приобья, Лены и далее на Восток, что уже менее значительно. Эти материальные ценности являются живым свидетельством того, что население Беломорья, и перечисленных Северных районом находилось в относительно постоянном и соприкосновении со скифами. В это время местное население начинает совершать достаточно длинные плавания по прибрежным водам, о чём нам говорят находки временных, обжитых стоянок, приспособленных для житья и морского рыбного промысла. Такие стоянки были обнаружены на удалённом расстояние от постоянного места проживания промысловиков. Таким образом, с эпохи палеолита начинается история русского флота, о чём свидетельствуют и находки наскальных изображений судов, и сами суда – вместительные долблёнки, найденные у берегов Дона, Ладоги и т.д.

Иордан – готский автор VI века, упоминает о том, что славяне к этому времени вели оживлённую торговлю с Югрой, под чем подразумевается Приобье, т.е. тундра. Схожие подтверждения находим и в арабских источниках веков VI – IX.[2] Опять же находим и в русских источниках, например в ПВЛ (Повести Временных Лет), в одной из её недатированных частей, относящихся к VIII – IX веку, следующие факты: власть Руси распространяется над Северными племенами. А это говорит о том, что Арктическое мореплавание стало известно славянам ещё задолго до того, как древние греки и римляне, не говоря уже об европейских народах, получили приблизительные сведения об Арктике и здешнем побережье. В VI – VII веках славяне ходили на вёслах и под парусами по Средиземному, Чёрному морям и подтверждением служит то, что на итальянских картах вплоть до XV – XVI веков Чёрное море называлось Русским. Дополнением является так же и то, что ещё праславянин Доброгаст был приглашён командовать Византийской черноморской эскадрой [3]. Примерно в тоже самое время, в 623, 642 годах были совершены морские походы на о. Крит и на побережье Южной Италии.[4]

Образование первого на территории России централизованного государства (Киевской Руси) заметно сказалось и на развитии мореходства. Теперь в области действий русских судов входили и Каспийское и Балтийское, Белое моря, Северный Ледовитый океан. Ладьи славянских дружин бороздили воды морей, совершали походы на далёкие расстояния и по современным меркам. Так в 865 году около 200 русских судов достигли Византии, чем навели немалый страх на наследников I Римской империи. В продолжение славных традиций походов на Византию следует упомянуть морские походы князей: Олега, Игоря, Святослава, который завоевал и временно удерживал придунайскую Болгарию, Владимира, завоевавшего Херсонес, а последний крупный поход был совершён в 1043 году во княжение Ярослава Мудрого.[5] Походы обычно сопровождались захватом большой добычи, разделяемой между воинами и князем. Не стоит думать, что русичи ограничивались плаванием по Средиземному морю, с 880 года их ладьи стали активно действовать на водах Каспийского моря, в результате чего были захвачены его юго-восточные, южные и западные побережья. Славяне обосновывались на р. Куре и островах, лежащих против современного города Баку. Русские суда можно было встретить на морских путях Балтийского моря не реже, чем варяжские, и европейские. Славянские колонии существовали в городах Висби и Гарда (Готланд), в Сигтуне (Швеция), Линданиссе (Колывань или Ревель, или современный Таллинн), известны русские поселения даже на берегах Англии. Скажем теперь немного и об отношениях соседей славян, осваивавших Беломорье. Из-за того, что и Русь и Норвегия (главным образом) являлась претендентом на сбор дани с карелов, между ними происходили постоянные вооружённые конфликты и происходили переделы границы, которая, впрочем, долгое время оставалась неизменной. В 1251 был написана “разграничительная грамота”,в которой граница была расположена по тому месту, где, собственно проходит она и сегодня: от горного хребта между Швецией и Норвегией к устью Ивгей, далее фьордам Ульфса, Монгена и Финмаркена.[6] Славяне в союзе с карелами, дабы отстаивать свои земли близ Колы и Печенги снаряжали морские походы в Норвегию в 1271, 1279, 1302, 1303, 1316, 1323 годах. Следствием этого было написание договорных грамот, так в 1326 году между Русью и Норвегией было установлено, что купцы и одной и другой земли могли передвигаться водными путями свободно от берегов Норвегии к устью Северной Двины и от устья северной Двины к берегам Норгвегии.[7]

Плавание по водам Студёного моря или Северного Ледовитого океана началось, как принято считать, с похода двинского посадника Улеба к Железным Воротам (Карские ворота) в 1032 году. Его маршрут лежал от Северной Двины к Югре. Примечательно и то, что в списках посадников Новгорода Великого Улеб числился десятым после первого – Гостомысла, прогнавшего из Новгорода варягов, а седьмым его имя числилось после легендарного посадника Остромира, славного “Остромировым Евангелием”. В летописном своде Нестора так же было отмечено, что в 1096 году новгородские дружинники собирали дань на Печоре и Югре, появляются “Сказания о Югре”, написанные отроком Гюрятой Роговичем.[8] Позднее появляются и другие тому свидетельства. Так, в договорной грамоте между Великим Новгородом и князем Ярославом Ярославовичем, в 1264 году, среди новгородских колоний были перечислены: Печора, Заволочье (район Западной Двины), Вологда, Тре (или Терский берег, что означало “лесистый берег”).[9]

С этого же времени в земли Сибири продолжаются активные морские походы, которые, однако, не были безопасными, ибо местное население оказывало далеко негостеприимные встречи. Судоходные пути наших предков (здесь конкретно скажем о путях от Новгорода Великого, как основного водного купца среди славянских городов) представляли собой разветвлённую сеть речных и морских путей. Так водные пути пролегали через Онежское озеро по рекам вверх до Белого моря, либо дальше по рекам Карелии, морским путём в сторону Варзуги, Ковды, в Кандалакшский залив, а оттуда и до залива, в который впадает Кола, где впоследствии была основана Кола, отсюда путь лежал в воды Студёного моря, как ранее звался Северный Ледовитый океан. Путь по Зап. Двине и через Ладогу в Балтийское море, а далее в немецкие земли. По рекам с волоками до Днепра и оттуда в сторону Византии, до Волги, а с неё на Кавказ, в Персию, на Каспийское море. И ещё один основной маршрут в строну Камня (Уральских гор) о котором следует сказать несколько слов.

Северные славяне, в своём большинстве из Новгородских земель, начали осваивать Югорский край, как тогда называли Зауралье, ещё издавна. Торговые сношения с местными жителями начались ещё с XI века, однако, многие торговые люди ходили туда сухим путём, опасным своими дремучими лесами, непроходимыми топями, глубокими пропастями и снежными заносами. Рассказы бывалых людей о здешних богатствах, что лежали за Камнем, не давали покоя славянам и уже к XII веку стал хорошо известен путь вглубь Югорской земли через Сухону до Устюга, оттуда в Печору и волоком на Обь. Обь впадает в залив за Восточным берегом полуострова Ямал, здесь суда славян ходили далее в Тазовский залив и из него в реку Таз, где позже основали один из заполярных торговых городов – Мангазею, затем продвинулись и далее на Восток до Енисея, где срублена была Нов. Мангазея. Вторым водным путём за Камень был морской путь. Он пролегал от белого моря несколькими морскими дорогами. Первая, самая близкая к побережью, проходила сразу с волоком через современный мыс Канин Нос, далее вдоль берега (однако это не означает, что плавания проходили вблизи берега) мимо залива с устьем реки Печоры, до прохода у Матицы (Новой Земли), либо волоком через перешеек материкового мыса, далее до волока через полуостров Ямал, где до сих пор пролегает песчаная полоса, оставшаяся в некоторых местах, от волока ладей, кочей и т.д. Вторая дорога шла так же от Белого моря, огибая мыс Канин нос, а следом сливалась с маршрутом, описанным первым. Причём до волока через Ямал суда могли заходить в западный залив полуострова и здесь вновь совершать волоковый путь до реки Оби, либо идти далее до волока через Ямал. Третья же дорога проходила мимо двух частей Матицы (Новой Земли), а иногда и в обход островов этого архипелага, далее огибая Ямал морским ходом. Все эти пути давали возможность отправиться дальше по рекам вглубь материка, вглубь Югры.

Большой вклад в развитие русского мореплавания и судостроения внесли и поморы. Так в XI веке ими были освоены северный и северо-восточный берега Кольского полуострова, всё побережье вплоть до Карского моря и юго-западную оконечность Матицы (Новая Земля). Далее в XII веке была освоена большая часть берега Матицы, западная и южная части Земли Грумант (Шпицберген), а на материке – западную и северо-западную сторону полуострова Ямал, через который лежал волоковой путь в сторону Оби. А уже в XIII – XV веках поморы окончательно освоили Матицу и Землю Грумант.

Теперь, надеюсь, при упоминании о мореходах Севера периода Древней Руси не возникнет стереотипная мысль о монополии варяжских дружин, бороздящих морские волны на хорошо всем известных драккарах (ладьях). Однако для создания целостной картины об истории мореходства на Руси, будет правомерным узнать какими судами правили русичи.

Бытует мнение, что древнерусские суда имели примитивную конструкцию, соответственно и примитивные мореходные характеристики. Говорили, что и поморы шили паруса из шкур животных, борта конопатили мхом, а такелаж делали из ремней. Но это мнение несправедливо.

Первоначально славянские челны были простыми однодеревками (или моноксилами, как их называли греки). Что же такое однодеревка? Выбирали дерево (дуб или порода схожая по прочности), стоящее на корню. В нём делали продольную трещину при помощи клиньев. Дабы трещина расширялась, клинья меняли, увеличивая их диаметр (в течение трёх лет), затем, когда ширина щели была достаточной, дерево срубали. Такой заготовке придавали форму судна и топорами выдалбливали внутреннюю часть.[10] Наглядный пример судна-однодеревки можно увидеть в экспозиции Государственного Исторического Музея. Такой чёлн мог нести на своём борту до двух десятков человек, на них ставилась одна мачта с простым прямоугольным парусом. Не смотря на простоту технологии строительства первых русских судов, они отличались достаточными мореходными качествами. Постепенно происходила трансформация однодеревок. Складывались основные типы судов – это морская ладья, “набойная” ладья, струг и чёлн, ежели размещать их по нисходящей лини. С развитием мореплавания происходило усовершенствование самого судна. Увеличилась длинна судна, на чёлн-однодеревку начали наращивать борта из досок (доски наращивали в накрой) и бруса. Так появилась “набойная” ладья. Данный тип ладьи так же имел в большинстве случаев одну мачту с холщовым парусом (паруса были богато арнаментированны). Эти суда обладали уже большей вместимостью – до четырёх десятков человек, осадка же сохранялась маленькой, как и у первоначального варианта – однодеревки, не более одного метра.

В последствие русская ладья становится ещё более совершенной. С развитием конструктивных новшеств, осваивалось уже не только прибрежное плавание, помимо хождения по мелководным рекам и переходов вдоль знакомой, либо неизвестной береговой полосы, ладьи начали выходить в открытое море, хождение против ветра, под боковым ветром, на Севере же активно развивалось плавание вместе со льдами – дрейф, а так же специфика приливно-отливного мореходства, движения с морскими течениями и т.д. К XI – XII векам появляется общий тип русских судов, различающийся лишь размерами и незначительными конструктивными изменениями, связанными с условиями плавания в том или ином районе. Такая ладья обладала уже палубой (с плотными люковыми закрытиями), под которой могли скрываться гребцы, её длинна, в среднем, равнялась 30 метрам, ширина колебалась от 4,5 до 5,5 метра, водоизмещение судна равнялось 200 тоннам. Ладья была оснащена тремя мачтами. Имело она три отсека: носовой (иногда здесь размещалась кирпичная печь), где размещалась команда, середовый (средний), где находился трюм и кормовой, где располагались покои кормщика. Отметим то, что при полной загруженности судна, его осадка достигала не более 2,0 метров. Ладья обладала отличной остойчивостью, ходила галсами против ветра и даже круто под ветер (так называемый курс бейдевинд). Интересна следующая подробность: чаще на боевых ладьях навешивалось два рулевых весла – на корме и на носу. Это заметно улучшало маневренность судна, позволяя в бою или просто в плавании мгновенно менять направление движения.

В XII веке для строительства ладей, ушкуев, чаек, челнов, карбасов, сойм и т.д. применялись достаточно совершенные (для того времени) орудия труда: топоры, долота, свёрла, скобеля, тёсла, а кроме того, широко использовались металлические крепления частей судна.

Особенное внимание следует обратить на русские поморские суда – кочи. Сам коч в своём обыденном виде появляется в XIII веке, однако, поморы начинают свои плавания гораздо ранее. А первоначально для плаваний используются всё те же ладьи, которые претерпевают некоторые конструктивные изменения. Их ширина увеличивается, в среднем, до 7,5 – 8,0 метров, осадка до 3,0 метров с этим увеличивается и остойчивость судна.[11] Чем более развивалось промысловое мореплавание на Севере, тем более совершенным становилась конструкция коча. Для более длительных и далёких походов среди льдов такому судну была необходима ледовая обшивка и более совершенные формы. Ледовая обшивка или “коца” наращивалась по основному деревянному борту в районе переменной ватерлинии из прочных лиственничных и дубовых брусьев вгладь. Так ширина обычного коча доходила до 6,5 метра, при отношение длинны к ширине 1 / 3,4, а осадку снизили до 1,7 метра. Выделим и особенность колоды (киля). На основную колоду наращивали фальшкиль, обитый полосой железа, причём такая техника построения морских судов была позже заимствована иноземцами. Фальшкиль защищал основной от повреждений, при поломке его легко и быстро заменяли на новый. Кочи, впрочем, как и ладьи, были хорошо приспособлены к волоку как по суше, так и по перешейкам из льда.

Следует рассказать о том, что русичи, отправляясь в дальние мореплавания активно пользовались навигационными инструментами: магнитным компасом, солнечными часами, ветрометром (который уже в XI веке был широко известен славянам и варягам). Русские мореплаватели отлично ориентировались как по звёздному небу, именуя созвездия по своему, так и по навигационным знакам, сработанным из дерева, или камней. При плаваниях использовались карты и лоции, передаваемые от отца к сыну по наследству.

Итак, зная уже малую толику истории развития русского мореплавания и обладая простейшей информацией, можно с уверенностью сказать, что, кроме богатой своими традициями сухопутной истории, мы – русичи, обладаем не менее славной историей развития морского могущества.

Список использованных источников и литературы:

1. Греков Б. Д. Волжские булгары в IX – X веках Исторические записки, № 14
2. Городничев В. С., Попов Г. П. Краткий очерк развития кораблестроения, Ленинград, 1954
3. Грамоты Великого Новгорода и Пскова, под ред. Валка С. В., М. – Л., 1949
4. Дыгало В.А. А всё начиналось с ладьи…, М., 1996
5. Зубов Н.Н. Русские мореплаватели – исследователи океанов и морей, М., 1953
6. Митрофанов В.П., Митрофанов П.С. Школы под парусами, Л., 1989
7. Новгородская первая летопись Полное собрание русских летописей, том 3, Спб., 1841
8 .Фред Т. Джейн Императорский русский флот. Его прошлое, настоящее и будущее, Лондон, 1904
9. Шаскольский И. Договоры Новгорода и Норвегии Исторические записки, том XIV

Примечания:
[1] См.: Фред Т. Джейн Императорский русский флот. Его прошлое, настоящее и будущее, Лондон, 1904
[2] См.: Греков Б.Д. Волжские булгары в IX – X веках// Исторические записки, № 14, стр. 14
[3]См.: Митрофанов В. П., Митрофанов П.С. Школы под парусами, Л., 1989, стр. 7
[4] См.: Городничев В. С., Попов Г. П. Краткий очерк развития кораблестроения, Л., 1954, стр. 27
[5] См.: Зубов Н.Н. Русские мореплаватели – исследователи океанов и морей// Русские мореплаватели, М., 1953, стр.: I – VIII
[6] См.: Шаскольский И. Договоры Новгорода и Норвегии// Исторические записки, том XIV, стр. 39
[7] См.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова, под ред. Валка С. В., М. – Л., 1949, стр. 67-68
[8] См.: Новгородская первая летопись// Полное собрание русских летописей, том 3, Спб., 1841
[9] См.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова, под ред. Валка С.В., М. – Л., 1949, стр. 9
[10]См.: Дыгало В.А. А всё начиналось с ладьи…, М., 1996, стр. 27
[11] См.: Шитарев В. На просторах арктических морей// Наука и жизнь, 1990 / 1

Публиковалось в издании "СОЛНЦЕВОРОТ" №4

 Отправлено: 22.03.10 03:30. Заголовок: Сказ Над долгим рас..

Сказ

Над долгим распадком раскинулись вечерние сумерки. Полуденная жара уже спала, теперь лишь ветер слегка веял тёплым воздухом, пригибал выбеленную зелень травы к земле. Солнце почти скрылось за чёрной полосой леса, едва до этого видного в дневном зное. На Востоке, там, где оно вставало, всё было темно от синевы летней ночи, на Юге уже виднелись самые яркие звёзды, лишь Север и Запад чуть светились багряно-золотистым светом, пробивавшимся через седые от лишайников ели.
На выветренной верхушке одного из засушливых пригорков, были видны силуэты людей, что сидели и лежали большим кругом. Костра не разжигали, не привлекали к себе внимание. Простые люди минуют, не приметят, а чужеземцы всё отметят. Те, что сейчас неспешно беседовали меж собой, посланы были в дозор, дабы упредить дружинные полки о приближении латников-латинян. Своё дело они знали, все местные, тропы им звериные известны, болота пройдут по меткам неприметным, речушки в брод перейдут, чрез самую чащобу пройдут, словно по пути мощёному. Все мужики из простых, деды землю пахали, охотились, отцы боронили, рыбу удили, да и у самих руки мозолистые, трудом высушенные. Не берёт их тела холод, не гложет голод, по крайней мере, так боярам об имени своём забывших , да тиунам кажется. Эти простые людишки и разговоры вели не замысловатые, судеб ни чьих не решали, на то есть Княжий суд.
– Что же, братцы, думаете? – говорил светловолосый, с густой, поседевшей бородой, дед: Послал меня тогда боярин наш товар на ладьи стеречь, в ополчение, а жена была на сносях, каково? Я молодой, ранний, боярину прекословить смел, мол, возьми за место меня кого другого. А тот только посмеялся, да сказал, что кто-либо из дворовых присмотрит за молодкой. Это чтобы брюхатить мужик надобен, а рожать баба и сама справится! – он усмехнулся, но глаза затуманились тоской. – Да, батя, а ведь прав был твой боярин, родила же она пацана. – подмигнул остальным русоволосый, с вихрами мужичок: Сына небось принесла? – Сына, да только я его пережил, всех я пережил, первенца хряк задрал, второго парнишку хворь ещё в младенчестве сгубила, только дочь, да внуки у меня. – А говоришь всех! – опять хитро подмигнул тот же из круга. – Ты говори, да не заговаривайся! – погрозил ему кулаком здоровяк, подстеливший под себя душегрейку: Иль забыл, пред кем шапку истинно ломить надобно? – Да ладно тебе, кулаки кажет сразу. – примирительно заторопился выговорить слова тот, что над дедом подшучивал. – То, то и оно! Не перед тиуном спину сгибай, а Дедов почитай! – ударил голосом Ярун – тот самый здоровяк. – Больно много ты всего знаешь, толку-то с этого? – А ну хватит вам! – гаркнул, подошедший вместе с молодым парнем, коренастый мужик: Вас за лесом, небось, слышно! Дядя Милен, – обратился старший из двух дозорных к деду: Когда ты ходил с Жидятой, – кивнул он в сторону шутника: Ничего не заприметил у болота, там где тропка в сторону засеки идёт? – Да вроде ничего не было, Лютовид. Разве только след был свежий лосиный. – Думаешь лосиный всё-таки? Странно сохатый этот ходил, шажками мелкими. – Мыслишь, лопари дороги разведывают? – Это Вольх глазастый, на такую догадку меня навёл. – Лютовид похлопал парня по спине. – А с чего взяли, что это лопари были? Может свои какие? – переспросил вихрастый. – Ты чего городишь, Жидята? Это по вашей части ворога наводить на след, да не просто, а чтобы ещё и тридцать серебряников заполучить! – усмехнулся тот. – Что же вы всё Жидятой меня кличете, имя же есть! – насупился он в ответ: А ежели я по прозвищу начну всех называть? – Это, пожалуйста! – заулыбался Ярун: Меня в веси Валуном окрестили – это за крепость телесную и рост не маленький. – Да и я не против! – подхватил Лютовид: А тебе чего обижаться? Кто же виноват, что проезжий купчина-жид твою мамку приметил и женой своей сделал? Отсюда и ты стал Жидятой! – веско заключил он, а Милен продолжил: Всё же лучше, что тебя Жидятой не назвали, имя христианское дали Кирилл, как у того булгарина, который будто бы грамоту нашу написал первым. – Да уж, булгары славян писать научили! – Лютовид подмигнул Вольху. – Ну, так и зовите меня Кирилл! – не унимался полукровка. – Хорош тебе воду мутить! Все уже уши прожужжал! – угрожающе пробасил ему на ухо Ярун: Это в церкви по рождению ты Кирилл, а для нас Жидятой был, Жидятой и сдохнешь! Вот вспорют тебе брюхо завтра латники, либо лопари – того хуже, пойдёт молва об этом по весям, а мало ли Кириллов наберётся, а здесь прямо будут говорить: мол так и так, живот положил за родную землю Кирилл Жидята! – Ишь, как о кончине твоей красиво сказал! – в темноте было заметно, как Милен ухмылялся. – А может ещё сходим, поглядим, куда следы ведут? – Вольх взглянул на небо теперь сплошь затянутое ночью: Иль не видно уже ничего? – Сейчас уже поздно, теперь будем утра ждать. – Утром можем и к весям родным не пробиться, латники все тропы перережут. – подметил Лютовид. – А на этот случай мы, братцы и лодку припасли. – Милен хитро прищурил глаз: Вода нынче полная, течение скорое, быстренько доберёмся до заставы и упредим дружинников! – Что же ты, дядька Милен, раньше не сказал, а вдруг сегодня бы ворог попёр, что тогда? – Если бы, да кабы! Здесь должное Жидяте надобно отдать, он надоумил. – Голова! – Ярун похвалил Кирилла. – Так вот, – продолжил дед: тропка, что по кромке болота идёт раздваивается у поваленной берёзы, вот налево повернёте и враз выйдете к тайнику нашему, там, под намытым бережком лодка и припрятана. – Тогда так, – Лютовид потёр лоб: Всем на лодке тикать – не дело. Надобно будет кому-либо отвлечь латников и добраться до заставы пешим ходом, а двое из нас на лодке пойдут. – Дело говоришь. – Ярун одобрительно кивнул: Я останусь, отвлеку. – Хорошо, я с тобой буду, а дядя Милен с Жидятой к лодке побегут, а ты Вольх с нами? – С вами, от чего мне бы с вами не быть. – Дурья башка! Братцы, Вольх пусть на лодке идёт с Миленом, а Жидята с нами. – Ярун хлопнул парня по плечу: Ты чего городишь? Кто в глаза ладе твоей взглянет, ежели костьми ляжешь? Я что ли? – Вольх, прав Ярун! – вздохнул Милен: У меня кто? Дочь, да внуки, у них свои семьи. У Лютовида кто? Никого, один, как перст. И Жидяту ни одна девка не ждёт. – Так у Яруна сестрица есть! – буркнул Вольх: Пропадёт одна. – Ничего, она бойкая, не пропадёт, да и ты всегда подсобишь, ежели чего, верно? – Оно конечно верно, всё-таки совестно как-то. – Ладно, порешили и назад слов не воротим! – Лютовид погрозил пальцем самому младшему из дозора: Я, да Ярун, да Жидята латников на себя возьмём, кругами поводим, а Милен с Вольхом за это время до дружинников доберутся.
Луна и редкая россыпь звёзд чуть подсвечивала окрестности. Распадок был освещён лучше всего, здесь и должны были двинуться латиняне. Ожидать их надлежало в любой момент, с помощью лопарей они могли проскочить по лесным дорогам даже ночью. Посему на многих таких путях сейчас стояли дозоры из простолюдинов-ополченцев. Медленно приближался рассвет, он уже с середины ночи начал заниматься далеко на Востоке, забрезжил отсветами.
Милен сидел напротив Вольха, они расположились так, чтобы один видел распадок, а другой широкую тропу, уходящую на Северо-запад: Что же ты и впрямь ни единым словом не обмолвился о своей жене молодой, будто тебе всё одно? – Да нет, дядя Милен, понятное дело, что не так это. Милая у меня девушка, и красой её наградили, ум светлый, дух чистый, пойди сыщи, как тот цветок папоротника! – Чудак, сейчас ласковые слова говоришь, а пару часов назад готов был всё это оставить? – Уж лучше не жить вовсе, чем её потерять. Разве обменяешь дыхание горячее на тишь ледяную? Смог бы дядя Милен? – Похоже, что сменял бы? Я, Вольх, скучаю без жены своей. Хотя и минуло уже три года, а всё о ней напоминает. Идёшь по лугу – молодость вспомниться, под дубом сядешь – словно в покос отдыхаешь, а она вот идёт, несёт хлеба свежего, воды студёной. Тоскливо тогда вдруг становиться. – Как же тебе должно быть горько, ежели моё сердце от двух дней разлуки сжалось, года считает! – Вот посему тебе и жить надобно, детей растить, внуков следом нянчить. Глядишь, за добрую службу тебя тысяцкий, либо воевода приметит. – Это не по мне, есть дружинники – их дело рубежи охранять в мирное время, ну а ежели латники-латиняне, либо степняки ударят, тогда уже и я встану с ними плечом к плечу. – И то верно. Пусть каждый своим делом занимается, вот Лютовиду, либо Яруну среди полков дружинных самое место – мужи добрые, сильные, голову на плечах не под шапки носят. – дед поглядел по сторонам и глубоко вдохнул воздух: Ну да хватит об этом. Лучше просто чего-либо расскажи мне, а я послушаю. – Это чего же говорить-то, дядя Милен? – удивился и немного смутился Вольх. – Да простое что-либо, только доброе, плохого и без сказов хватает. От чего ты всё-таки ни слова не сказал о том, что жена тебя ждёт молодая? – Ну, чего здесь непонятного? – опустил голову парень: Места себя не найду после, ежели спасусь благодаря словам этим. Счастья большого нет, чем голос её слышать, рассветы встречать летние, закаты провожать, чувствовать её рядом. Хоть годки бегут с того момента, как встретились, а всё равно по утру раньше проснёшься, заботы хозяйские зовут, а сам тихонько рядом лежишь. Сон её бережёшь. Пусть спит, пусть сны добрые видит, пусть, покуда можно, глаза сама размыкает. – Чудной ты, добрый вроде. А с виду так не скажешь. – протянул Милен: И я сон лады милой хоронил, обнимал по утру и отпускать не хотел, детей растил, радостями жили с ней. А не стало её – грустно сердечку стало, застонало оно. Сидел я так же, пару лет назад, вот как сейчас с тобой, опять же латников стерегли, и думал: остался один, мол должно пусто быть внутри-то, а прислушался – нет, не пусто! Поначалу думал, что опостылеть должно всё, а нет, следом тепло вдруг стало на сердце – любовью полнится сердечко, не растерял я её! – А ведь и правда, каково мыслишь точно, деда! – изумился Вольх: Не остыло со смертью ничего, лишь крепче стало, вот так огонь Лада в нас вдохнула! – Лада. – повторил Милен и улыбнулся, потрогав нательный крестик на грубой, шерстяной нити.
Солнце играло на крупных капельках росы, искрилось в травинках, на иголках и листьях, преломляя во влаге оранжево-красные блики на множество красок и оттенков. Милен и Вольх дремали в рассветных лучах, просыпаясь от голосов птиц и шорохов леса каждую минуту. Последний приоткрыл глаза в очередной раз и уловил какие-то движения чуть в стороне от подножия холма, он хотел было вновь закрыть глаза, но в один миг очнулся и толкнул Милена: Кажись кто-то пожаловал! – Видел чего, может птица? – Нет, это не птица и не зверь! Дядя, толкни-ка остальных, пора бы посмотреть кто явился! – Ей, Лютовид, Ярун, Кирилл! Поднимайтесь, вроде латники объявились! – Милен натянул на себя душегрейку и прибрал к рукам ножны с мечом. Все остальные спешно собирали своё не хитрое добро и следом за дедом на корточках в высокой сухой траве начали спускаться в сторону леса, откуда и ждали гостей-чужеземцев. Теперь всем было отчётливо видно, как у самой кромки опять шелохнулась ветвь молодой густой в основании ели. Ярун выполз вперёд и потащил из сапога нож, он короткими шажками добежал, прижимаясь к земле, до первого ивового куста и притаился, поджидая остальных. Вольх добрался до их укрытия последним и в этот же момент из-за елок на свет вышел высокий, худой лопарь лет тридцати. Он посмотрел по сторонам, косясь на возвышенность на которой только что были славяне и дал знак, повернув голову к лесу. К нему подошёл ещё один человек с самострелом в руке. Они оглядывались и будто прислушивались, и лишь первый из них повернулся обратно в сторону холма Ярун рванулся в бок от кустарника и швырнул нож, угодив высокому прямо под подбородок. Второй лопарь кинулся обратно и громко свистнул, он успел сделать пару скачков к плотному заслону из пышных елей, но Милен раздвинув гибкие ветки ивы метнул тому вдогонку короткое копьё. Лютовид улыбнулся и похлопал деда по плечу: Ну, дядя Милен, крепкая ещё рука и глаз, словно у сокола! – Хватит чесать языками! – зашипел Ярун: Раз двое лопарей здесь, значит и другие рядом! А следом и латники идут! Пора нам размять кости. Давайте, как уговор был: Милен и Вольх идёте к развилке тропы, там всё видно будет, ежели не сможем сигнала подать, успеете до речки добраться, а мы втроём отвлечём латинян проклятых. Пошли! – он деловито вытащил нож из залитого кровью горла супостата-лазутчика и вытер лезвие об холстину его штанов. Все пятеро пригибаясь к земле, как можно ближе, вбежали в лес и двинулись по тропке, они не успели пройти и десятка шагов, как сзади послышались голоса латников. И впереди, среди силуэтов стволов стали различимы теперь люди, вероятнее всего несколько лопарей и десяток латинян из пешцев. Ярун сел на корточки и остановил остальных: Обложили! Видно всё же они ещё с вечера были поблизости, не сохатый то был! – Не распаляйся! – осёк его Милен: Голову трезвой держи, сейчас мы с Вольхом и пойдём к лодке, а вы поодиночке вокруг ворога поскачите хряками и наутёк. Добро, сынок? – Лады, дядя Милен! – Смотрите мне, – с напущенной строгостью произнёс дед: Напрасно на копья полезете, все хари разукрашу! – Это когда же разукрасишь? – улыбнулся Лютовид. – Как только встретимся! – похлопал его по плечу Милен и подтолкнул Вольха, приговаривая: Голову не подымай, покуда подальше от латинян не уйдём!
Вольх согнувшись в три погибели споро побежал, а дед от него не отставал, да по сторонам посматривал. До развилки не успели добежать, здесь уже шли латники, бряцая кольчатыми и пластинчатыми бронями, позвякивая секирами, мечами, по бокам сновали арбалетчики. Северянам пришлось нынче туго, почти ползком они добрались до густой поросли можжевельника и здесь залегли, успокаивая дыхание. Милен показал пальцем в сторону болота и прошептал: Иди сейчас между тропой к речке и кромкой болота, а я по этой стороне тропы, просто ежели меня словят, тогда сам поплывёшь, пошёл! – Вольх кивнул и резко рванул в сторону, куда показал дед. Перед глазами замелькали ветки, крапива и папоротник захлестали по лицу, а сердце забилось точно заячье. Парень будто чуял, как арбалетная стрела нацелена ему в загривок и вот, вот сорвётся с туго натянутой тетивы. А от этой мысли ноги бежали ещё быстрее, перескакивая высокие кочки и трухлявые пни, съеденные болотом. Он выскочил на прогалину, успев заметить, как по левую руку, шагах в тридцати, осторожно ступают пешцы с длинными копьями, облачённые в тяжёлые панцири. Но те вроде и внимания не обратили, под ноги смотрели, топи страшились. Но от этого Вольха ещё пуще прежнего разобрала дрожь, он не оглядываясь, вломился в тёмный ельник и, не видя ничего перед собой, побежал в сторону реки, услышав где-то в стороне крики латинян и лопарей, которых видно начали отвлекать от троп Ярун, Лютовид, либо Кирилл. Очередная толстая и сучковатая ветвь елки буквально впилась в тело, разодрав рубаху и свалила с ног: Чтоб тебя! – выругался Вольх, облизав сухие губы и оглядевшись. Сквозь ткань нехитрой одёжи проступили пятнышки крови, а раны разом заныли: Что же ты за лисица трусливая! – с досадой укорил сам себя парень и начал менее спешно, придерживая ветви топором и свободной рукой пробираться в нужную сторону: Вот так служба, в первый раз в дозор попал, да сразу латиняне обложили, да в прибавку лопари эти, выучили их ремёслам, да умениям разным на свою голову! Знать бы их не знал, чертей проклятых! – не унимался он бормотать, подходя всё ближе к тайнику с лодкой.
– Стой, паскуда! Что же делаешь! – раздался впереди озлобленный голос Милена: По что лодку дырявишь, Кирилл! – Вольх успел уже добраться до последнего кустарника, что отгородил его от прогалины у самого берега реки. Жидята стоял с топором в руках, напротив надвигался дед, потащивший с пояса свой одноручный меч. – Постой, Милен! Не губи зазря не меня, не себя! – Тебя то я отправлю с этой земли, чтобы ноги твои поганые её не топтали! А за меня не беспокойся. – Милен! Стой, Милен! – попятился тот: Не губи! – Кирилл сделал неуверенный шажок в сторону и неожиданно ловко метнул свой топор прямиком в грудь деду, сбив его с ног и выхватил с пояса тесак, приговаривая: А ты, малец, что встал, хочешь за Миленом отправиться? – Вольх молча приосанился и перехватил топорище двумя руками. – Ой, каков рубака! – ехидно оскалился Жидята и сплюнул в сторону: Шёл бы ты, покуда цел! – Кирилл поигрывал лезвием в локоть длинной, на рукояти лосиного рога: А ну, пошёл! Давай! Пошёл щенок! – он сделал шаг, но тут же резко попятился назад, уворачиваясь от размашистых ударов топора, отходя к воде. Но, незаметно наловчась, он пырнул парня, расстелившись по земле. – Чтоб тебя! Милен?! – услышал его голос, зажмурившийся Вольх, повалившийся на ковёр мха. – Родился Жидятой, Жидятой и сдохнешь! – хрипя проговорил дед.
– Ей, Вольх! Давай, поднимайся, разлёгся спать! – тормошил его Милен, пытавшийся приподнять парня: Очнулся, наконец! Вставай, не ровен час лопари на нас набредут! – Деда, жив! – проговорил тот в ответ, пытаясь поднять враз ослабевшее тело. – Ох, лучше бы наверняка бы попал. Не вдохнуть, ни выдохнуть, сынок, ещё чуток видно помучаюсь. – он закашлялся отхаркивая в сторону багровые сгустки, лицо было бледным, а вся рубаха на груди пропиталась кровью. Но ноги подняв его, Милен столкнул в речку лодку и повалился на днище, держась рукой за корни близкой ивы: Давай, Вольх, грести сегодня тебе придётся. – Держись, деда! – паренёк, пошатываясь, встал, дошёл до берега, где в воде, нанизанный на старый, сточенный течением пенёк, лежал Кирилл Жидята: И поделом. – он взялся за борта и начал спихивать днище лодки с мелководья, но не успел довести начатое до конца, по тропке, в сторону реки кто-то ломился, дыша так громко, что даже Милен приподнял голову и попытался приподняться на руках. Продравшись сквозь преградившие путь кроны елей, на прогалину выбежал Лютовид, нёсший на загривке Яруна: Вольх не стой! Спихивай корму, быстрее! – Ярун жив? – Потом, давай говорю, поплыли! Лопари по пятам идут! – услышав о лопарях, парень упёрся обеими руками в кормовое ребро и разом снял его нижнюю часть с мели, в это время Лютовид закинул бездыханного собрата поближе к носу, а сам прыгнул следом и взялся за вёсла. Вольх же всё ещё стоял в воде, увязая в болотистом дне, а потом, оттолкнувшись в последний раз, устало повис, уцепившись руками за часть кормового борта. – Дурень, чего весишь, утопленника нам не хватает! – Лютовид поднялся с гребной скамьи и протянул обе ладони самому молодому из дозора, когда у кромки воды появились двое лопарей с арбалетами латинян в руках, но один из них сразу же будто бы поскользнулся, рухнув в воду. Вольх со всего маха толкнул лодку в борт, уйдя сам под воду. А вынырнув, увидел, обвисшего на руках у Лютовида, Милена со стрелой в разбитой груди и луком в ослабевающих руках. Позади, у берега течение чуть колыхало тело Жидяты и лопаря подстреленного меткой рукой деда, а спиной к берёзе сидел второй супостат, схвативший выбеленной ветрами и солнцем древко стрелы, торчавшее из бока. – Вот и сходили в дозор! – с горечью рявкнул Лютовид, укладывая деда подле мёртвого, окровавленного Яруна: Ты потерпи, дядя Милен! Быстро доберёмся до заставы, а там раны … – Не надо, друже, не давай мне надежд пустых, отхожу я следом за нашим земляком, славным мужем Яруном. – рудые струйки с новой силой залили его подбородок, а последнее дыхание еле срывалось с пересохших губ: Вы прощайте, братцы, добрые мои, да простите, что не так было! – Деда! – схватил его за плечо Вольх, перелезший на борт, а тот едва двигающейся рукой нащупал свой крест и сорвав его с шеи вложил в ладонь парня: Ты, береги его, не обо мне в память, а о любви, что Лада-матушка нам дала. Береги, сынок!
По речке северяне быстро добрались до заставы, гребя вдвоём изо всех сил. Ни словом, ни взглядом не обмолвились за весь путь двое, оставшихся в живых, дозорных-ополченцев. Так в тишине и добрались до дружинников, упредив о латниках-латинянах, да лопарях – проводниках. Там же и насыпали курган над двумя павшими мужами.

На дворе тысяцкого, устроенном в недавно срубленной малой крепостце, Лютовида и Вольха встретили двое дюжих дружинников: А, из дозора? Проходите, братцы, доброе дело сделали! – Доброе, – тихо согласился Лютовид и добавил: Двоих мужей не досчитались с этого доброго дела. – Слышали, дядьку Милена многие помнят, уж в какой раз дозором рубеж наш сторожил! А это отродье, вроде Кирилла, всем бы камень на шею, да в реку! – ударил кулаком в ладонь один из дружинников: Ну да, после драки кулаками не машут, пойдёмте, братцы, тысяцкий ждёт.
В просторной горнице, с растворенными оконцами на скамье сидел невысокий, широкоплечий вой, облачённый в длиннополую рубаху и простые порты, он с довольным видом запустил пятерню в пышную бороду: Ну, здоровеньки! – увидев простолюдинов он неспешно встал и поднял руку в приветствии: Мой вам поклон, да поклон всех наших земляков, что упредили от напасти, благодарствуем! – Мы дело своё знаем, нам и пни корчевать привычно и меч в руках держать. – ответствовал ему Лютовид, смотря на тысяцкого и неловко переминаясь с ноги на ногу: Нам бы отдохнуть с дороги … – замялся северянин. – Да ты не робей! – подбодрил его улыбнувшись голова дружинников: Звать меня Яном, ну а вас, добрых молодцов как величать? – Лютовидом, а его, – указал он на паренька: Вольхом, он да Милен, живот ныне сложивший, от смерти неминуемой меня сберегли! – Вот как? Значит, друг за друга головы кладёте? На том дружинные полки стоят, на этом же Русь крепнет, на единстве! А вы, молодцы, давно ли в дозоры ходите? – Я уж пятый год, бывал и в сечах двух невеликих, рубили латников топорами нашими тяжёлыми. – Ну, а ты Вольх? – Я впервой ходил, лишь в том году Яруну, коего мёртвого Лютовид подобрал, помогал за лопорями следить, когда те по весне вокруг, да около хаживали, тропы лесные выведывали. – Добро! – похвалил Ян и неожиданно ухватил Лютовида за плечо: А ну-ка, пойдём на двор, спробуем твою сноровку воинскую! – Это ещё как? – тот недоверчиво покосился. – Давай, не робей, мужик же ты, али нет?! – Ну, идём, тысяцкому не откажешь. – усмехнулся дозорный.
Выйдя на крыльцо Ян взял две дубовых дубинки, длинной в одноручный меч и дал одну Лютовиду: Держи. Поколотим друг друга малость! – он добродушно засмеялся и взвесил своё оружие в руке: Ну, давай, готов? – Да вроде. – пожал плечами северянин. – Раз готов, так держись! – тысяцкий отскочил назад и тут же, словно мельница, закружился, нанося удары по плечам и рукам противника, но и побратим Вольха не сплоховал. Ловко увёртываясь, чуть присел и в развалку, мелкими шажками, пошёл рубить дружинного военачальника. Во все стороны полетела щепа от богатырских ударов, затрещали крепкие дубинки, а бьющиеся всё быстрее и быстрее кружились по утоптанному пяточку перед крыльцом избы. Вокруг них начали собираться дружинники, подбадривая обоих бойцов, притоптывая и прихлопывая, придавая ритм поединку. Вольх и тот, не смог устоять на месте и приплясывал, повторяя ход ног воев, похлопывающих его по плечам, хваливших умения Лютовида двигаться и обороняться. Наседая на мужика, тысяцкий внезапно уклонился всем корпусом в сторону и резким, секущим ударом, выбил оружие из руки дозорного, и наискось к земле нацелился отбить противнику правую руку, да не тут-то было. Ополченец подкатом бухнулся в ноги тысяцкому, завалив его навзничь.
– Добро! – сипло выдохнул Ян, делая глубокие вдохи, а Лютовид быстренько оказался на ногах и подал ему руку: Такую бы сечу освоить! – удивился северянин: Я бы тогда латников, как орехи бы щёлкал! – Что, правда, то, правда! – рассмеялся со всеми дружинный голова: А что, братцы мои, – обратился он к кругу воев: Такой муж даром пропадает, берём в нашу дружину? Обучим мастерству сечи? – Обучим! Добро, Ян! Будет и нам чему поучиться! – весело заговорили вокруг пяточка. – Вот, Лютовид, не бывает худо без добра! Берём тебя в дружинники! – Благодарствую! – дозорный расплылся в улыбке и поклонился всем в землю, но выпрямившись тут же сдвинул брови: Дозволь тогда, Ян, и Вольху награду получить, славный парень, лопарей он учуял, кровь пролил, торопясь упредить заставу! – Вольху, что ж, – призадумался тысяцкий: Из лука хорошо ли бьёшь? – Птицу на лету могу сшибить, больше стрелы не истрачу, не всякий раз возможность есть колчан пополнить. – Значит, меткости нужда научила, и это не худо, ну а мечом владеешь? – Да нет, так как Лютовид не каждый может, покуда не было нужды, да и меча нет. – Зато смотрю, топор-то у тебя зазубрился! – Это об валунчик задел, когда Кирилла Жидяту били, того, что за посулы на латинскую сторону перекинулся. – смутился парень. – Ничего, сегодня об камень, завтра об голову латника зазубрину на топоре оставишь! – подбодрил его Ян, улыбаясь: Пойдёшь в дружину лучником, ежели и вправду птицу на лету бьёшь? – Поклон вам всем, да не моё это ремесло. Я плотницким делом промышляю, охотой – Коли так, ладно, пусть каждому своё будет. – согласился тысяцкий, а Лютовид вставил: Не про то он говорит, братцы, о ладе он своей прежде думает! Отсюда и не соглашается. – Ах, вот как, тогда не наша воля тебя винить, Вольх, лада раз ждёт, ни слова о тебе дурного никто не скажет за отказ твой! Но уж ночь ты пережди у нас, в крепостце, а поутру, с рассветом отправишься до дома. А за правое дело гривну тебе серебряную жалую!
Едва затеплился рассвет, поспешил со двора тысяцкого Вольх. Но лишь он вышел за ворота, как сзади окликнул Лютовид: Ей, друже, ты обождал бы, я сейчас отправлюсь с тобой вместе. Яруну, покуда он ещё дышал, я обещал его сестре единственной всё рассказать, да впредь заботиться о ней. Так что тебе быть моим проводником! – Тогда поторопись, обожду тебя у торга. – и парень зашагал к тому месту, где вблизи от рубленной крепостцы, у берега реки были составлены кругом повозки, здесь можно было встретить купцов и дворовых людей из окрестных весей и поселений.
Изредка петляя вокруг возвышенностей и каменных наростов, шла утоптанная дорога в сторону родного крова. От подводов и всадников на грунте оставались заметные следы, сохранявшиеся, где в мшистых кочках, где в сплетении корней и трухи. Нависли, над слоем мягкой, коричневой земли, широкие, заросшие мхами лапы елей. Их нижние, сухие ветки были одеты в голубовато-серые наросты лишайника, свисающего к земле клоками. Свет сквозь такой лес слабо пробивался, воздух здесь был прохладным, чуть сырым, будто после дождя. Иногда, сумеречная, в отблесках дня, темень отступала, и тогда медные сосны, вобравшие в себя частицы Солнца, кряжистыми и прямыми стволами заполоняли всё вокруг дороги. Теплом и яркими, радужными переливами света играли на лицах людей, расцвечивали капельки влаги на паучьих сетях, отражая лучики света.
Не долог был их путь, скрашивали путники его разговорами разными, сдабривали улыбками, поминали животы сложивших ласковыми словами, и уже к закату подошли они к невысокому тыну родной веси Вольха. Забилось тогда сердце у обоих путников: один живым воротился к ладе своей, а второй должен был слово сдержать перед побратимом погибшим и весть об этом горе принести. Когда в отпёртую калитку ворот прошли оба северянина, сразу же ребятня понеслась её разносить по округе, так что об их приходе у другого конца веси знали уже спустя минуту, другую. Когда Вольх подвёл нынешнего дружинника к широкой избе единственной теперь кровинки Ярунова рода, тот оробел, будто вкопали его в землю, не мог он и шага ступить, кулаки сжимал и с полу прикрытыми глазами глубоко вдыхал свежий воздух, приносимый ветерком с берега озера. – Иди, ежели не ты скажешь о погибшем брате, тогда молва горе принесёт! – подбодрил его один из седых стариков, собравшихся вокруг воев. И Лютовид пошёл. Он согнулся, пролезая в калитку и гулко стуча по высохшему дереву ступеней лестницы, поднялся к двери. Но едва занёс руку, как та растворилась и навстречу, на крыльцо вышла Марьяна, сестра Яруна. Она только смотрела в глаза дружиннику и ничего не говорила, не проронила ни словечка, ни единый мускул на лице её не дрогнул, ей хватило просто взглянуть в чужие глаза. Вольх, было зашедший следом на двор, остановился, загородив проход своей спиной, когда Марьяна бессильно повалилась на грудь к Лютовиду, парень попятился и притворил калитку с центральной улицы, мощёной брёвнами. Он быстро, как только мог, заторопился к своему дому, расположившемуся прямиком у обрывистого берега. Уж и мочи не было терпеть, бряцал по спине топор, котомка опустевшая мешала, ноги ныли, но всё одно будто не мог остановиться он теперь, когда осталось пару шагов ступить. Навстречу, учуяв хозяина, выбежала всклокоченная от сна псина, она прижала уши и быстро заколотила по сторонам хвостом. – Здорово, здорово, шкура лохматая! Охраняла без меня двор и хозяйку или отсыпалась, а? – улыбнулся ополченец и потрепал на ходу собаку за ухом. Вольх влетел к себе на двор, скинул на ходу топор, стянул рубаху, взмокшую на спине, вместе с котомкой и достал оттуда собранные в дороге лесные цветы и в три прыжка оказался на верхней ступени крыльца, одним махом проскочил сени и оказался прямиком у низкой, растворенной двери в горницу избы. Здесь солнечные лучи пробивались сквозь оконца, покрывали позолотой доски пола, витал аромат полевых и лесных трав, ласково, едва слышно женский голос напевал тихую песню…

 Отправлено: 22.03.10 03:33. Заголовок: Агни Капли дождя, с..

Агни

Капли дождя, собиравшие в тонкие струи, стекали в обточенные стоки двускатной кровли длинного сруба. Его основанием служили шестнадцать плоских с верхушки валунов, между ними пологим валом лежал дёрн. Нижний венец хоромины с концов не был обрублен и выступал скосом снизу вверх, образуя что-то наподобие носа лодьи. В боковых стенах были прорублены узкие оконца на уровне полутора человеческих роста, пускавшие внутрь лишь направленные лучи света. С торцов так же виднелись тёмные отверстия, схожие с крепостными бойницами. Низкая, едва ли не в рост человека, дверь была затворена. Массивный брус, из которого она была собрана, был увит непрерывной вязью по верху и внизу, на ладонь от краёв. Вокруг сруба, на два шага в сторону, был прорыт ров в локоть шириной и столько же глубиной, вода не успевала там скопиться, и уходила в песчаную почву. Всё его дно было покрыто почерневшим от огня песком. Ещё дальше, примерно на десять шагов по периметру был насыпан низенький вал, высотой по колену стоящему человеку. С четырёх сторон света этот продолговатый овал венчали островерхие камни, с устроенными в искусственных нишах местами под светильник с огнём.
Над поляной висел недвижимый дым, разбавленный сыростью воздуха и каплями затяжного дождя. Его клубы местами скапливались в белёсые сгустки, наполняя окружающую чащу ещё большей дикостью и девственностью. Вблизи одного из порубежных камней выходила тоненькая, едва проторенная тропка, она закруглялась посолонь, огибала вал большим полукругом и останавливалась точно напротив входа в хоромину. Здесь сходились концы вала, образуя проход ровно для одного человека. Дальше не было ни тропки, ни единого вытоптанного места где-либо рядом, всё устилал мох.
Человек остановился. Колеблясь, смотрел вперёд, мельком бросив взгляд на продолжение его пути от камня к проходу в валу. Он не нарушил покоя низкой преграды и пошёл дальше по тропе, медленно, будто пробуя под собой твердь, ступая по земле. Шаги были ровными, мягкими, плывущими, они стихли у входа за вал, но спустя мгновение вновь заскользили. Юноша всё ближе и всё медленнее подходил ко рву. Он видел, что нет никакого огня, ограждающего сруб от чужих, очищающим всех тех, кто шёл дальше. Но то был взгляд разума, который не зрел ритмичной пляски отливов бело-красного пламени. И когда он всё же переступил ров, то ноздри вдохнули вместо сырого воздуха сухой жар, а чуткие зрачки сузились, среагировав на яркие языки огня. Правая рука поднялась и толкнула тяжёлую дверь, легко растворившуюся. Человек сделал ещё один шаг и его поглотила тишина.
- Ты пришёл. – встретил молодого священника старческий, слегка скрипучий голос. Из тени вышел длинноволосый волхв, белая борода его скрывала широкую грудь, а длиннополая рубаха опускалась ниже колен. Старец протянул вошедшему кусок тонкой холстины: Возьми это и оботрись. – Юноша повиновался, всматриваясь в пространство. Земляной пол с широкими дощатыми приступками-лавами вдоль стен, скрывался в полумраке. Свет окон сходился так, чтобы освещённым был центр хоромины. Здесь на алатыре пожирал темноту Агни.
- Это пламя будет гореть всегда, я не помню ни дня чтобы оно погасло. – старик медленно передвигал ноги. Было видно, как каждый шаг даётся ему с трудом. Он удалялся в противоположную сторону хоромины, сливаясь с теменью. Лишь по выбеленным временем волосам и одежде была различима его могучая в прошлом фигура:
- Агни – это то из чего вышел я, куда я и отправлюсь. Это то, что породило тебя. Был твой отец, его сердце когда-то наполнилось пламенем, зажжённым твоей матерью, их огонь слился воедино и из него появился ты. – слова волхва слетали с губ тихими звуками, не нарушали ничего вокруг. Уже совсем из глубины святилища вновь раздался его голос:
- Солнце! Оно ликом своим наполняет всё неживое началом и когда придёт время даст всему свой конец, обратит вновь в неживое. Нет его лучей, наступает время Нави. Огонь же – частица Солнца, там где есть огонь, там есть Солнце, там есть жизнь. Сегодня мой огонь взметнётся ярким языком в последний раз, он поглотит моё тело – заберёт его туда, откуда оно вышло. Ты же станешь тем, кто будет отныне беречь Агни так, как он лелеял и уберегал тебя. Он даст тебе животворящую силу, он даст тебе мудрость, он наделит тебя властью. И пока будет гореть внутри тебя светоч, не угаснет ни на миг пламя алатыря, Солнце будет всходить на Востоке и освещая Север, заходить на Западе. – Волхв пригладил волосы пальцами и снял с шеи свой оберег. Юноша успел разглядеть, как в отблесках огня и слабого дневного света блеснул серебром равносторонний серебряный крест, по его центру посолонь вился коловрат, каждый луч которого спиралью совершал множество витков.
- Это с сего дня будет принадлежать тебе. – старец оказался вновь рядом со священником и вложил в его правую ладонь свой оберег: – Когда настанет твой день, ты передашь его следующему хранителю Агни. А сейчас ступай и жди меня подле Медвежьей горки.
Юноша одел оберег и вышел прочь. Оказавшись на лесной тропе, он уверено двинулся в ту сторону, где находилась Медвежья горка.
Об том месте все знали. Возвышенность, заросшая густым сосняком у подножья, к верхушке была редко покрыта деревьями. Со стороны холм напоминал лежащего медведя, отсюда и пошло его название. Здесь издревле, как говорили старики, находился плоский валун, стоявший точно посреди вершины, на котором устраивали погребальные костры.
Тропка медленно ползла вверх. Забирала чуть в бок, чтобы подъём не казался крутым.
Прекратился дождь, теперь лес заволакивала клочками, застревая среди ветвей, опускаясь в ложбины и путаясь в тени, тяжёлая дымка. Капли влаги повисали на еловых и сосновых иголках. Мхи и лишайники податливо проминались под шагами человека. А тот шаг за шагом приближался к вершине. Чем выше он поднимался, тем больше развеивалась сырость тумана. Здесь её разрывал на мелкие частицы ветер и уносил с собой.
- В тебе много сил, но они сродни молодому ветру, который, не зная предела, меряет небеса. – старец появился позади и положил свою руку священнику на плечо: – Агни даст тебе разум, оставив силы. Когда-то пришли демоны, желавшие торжества темноты и глупости людской. Они принесли новые истины тем, кто был готов их услышать. Они указали павшим и отчаявшимся на далёкий призрачный свет, на отражение Агни – на Луну, обратив в рабство их души. Были и те, кто за служением Свету дня не различал Сумерек ночи, век этих слепцов был не долог, но люди, обратившиеся в новые верования поклоняются им и сейчас, неся с собой ещё большую темень! Ты должен сеять семена Солнца в людских сердцах и их разуме, ты – жрец Агни! Скоро ты станешь различать цвета пламени. У одних оно светлое, у других темное. Каждый может управлять им, но не каждому дано понять Агни. Принесшим зло и разрушение его силой не будет покоя ни здесь, ни там. – старец указал пальцем себе под ноги: - Там, бушует неудержимый огонь! Человеку дано увидеть его языки, рвущие плоть земли, извергающие столбы дыма и пепла, умерщвляющие всё на своём пути. Те, чей ум лишь видит и не распознаёт склоняют головы перед могуществом подземного пламени. Но ты тот, чей ум не только зреет, но и ведает! То, что под твоими ногами – необузданная стихия, совладать с ней человек не мыслимо, но человек может уразуметь её и избежать гибели, не убояться и выжить. Ибо настоящая сила Агни там! – волхв вскинул правую руку вверх. Помолчав, он продолжил:
- Придёт время и тебе придётся взойти на погребальный костёр, тогда ты будешь напутствовать своего приемника, потом настанет и его время, но помни, что раньше сроку Агни заберёт лишь жизнь, сгорит она и пепла не отыщешь!

- Убоитесь пламени, останутся от вас кости обугленные. Ежели останетесь верны Свету чистому, то ни жар, ни что другое не погубит ни души вашей, ни тела! – священник стоял спиной к алатырю деревянной церквушки. Его голос отдавался от стен и возносился вверх к куполу на восьмирике. Двери ещё были распахнуты настежь и всяк мог зайти и выйти свободно. Но у них самих стояли молодые парни, готовые в любой момент затворить их при приближении посланных стрельцов.
- Не единожды простой люд собирался на Руси под стягами Светлых Князей, чтобы отстоять Отечество! Полчища кочевников сжигали в огне русские города и веси, убивали и полонили наших мужей, женщин и детей; приходили латиняне и именем Исуса жгли, рушили церкви, огнём насаждали свою веру среди славян. И сегодня вновь поднялась гроза, заслонившая от нас Солнце! Иноверцы хотят сломить русский народ, уничтожить, покорить его; разве стояли вы когда-либо на коленях перед врагом? Разве Деды ваши и отцы за этим животов своих не берегли? – священник обождал мгновенье и услышал нарастающий гомон голосов мужицких.
- Нет! Не бывало и не бывать этому! Перед барином спину гнём, но перед ворогом никогда сраму не допускали и сейчас не дадим Землю-матушку в обиду!
- Истина! Не бывать Руси разобщенной! – священник вскинул руку в знак тишины: - Мне ли не знать, что в избах ваших, в красном углу всегда горит чистое, светлое пламя; раз так, то и в душах ваших должно быть светло и чисто. Вам ли не видно, что хотят Православных по неразумению и простодушию их стравить, а заодно и Поконы все порушить, что из поколения в поколение передаются от отца к сыну. Быть может они мыслят, что мы сожжём себя? Не гоже творить такое, не праведные то мучения, не от большого они ума. Или ждут, что за оружие возьмёмся? Не бывать смертоубийству, смерти тать достоин, а не стрелец служивый, что супротив царёвой воли не идёт. А кто сомневается в том, что я вам всегда говорил и сейчас повествую, либо малодушен кто оказался, тогда самое время ему покинуть церковь и крест с груди снять! И Бог ему судья! – священник окинул взором собравшихся; здесь были почти все от мала до велика с веси, ближних и дальних хуторов, не хватало лишь семьи мастера-лодейщика, что ещё накануне ушёл в море на острова, оставив двоих старших сыновей в помощь Старику, как он звал его, священника, своего погодку. Люди стояли молча, насупившись, бросая боязливые взгляды на массивные двери церкви, только один из древних дедов, воспитывавший уже праправнуков-сорванцов, наставительно прошамкал:
- Пора сынок, иначе я к концу речи твоей совсем все зубы растеряю. Вели молодцам двери запирать, да выпустить на волю Агни! – он кивнул для верности и улыбнулся, поднимая младенца на руки.

Стрельцы заходили на каждый двор, но ни мала, ни велика, никого не было ни в избах, ни в амбарах, даже в найденных схронах. Весь будто вымерла, да и хутора, через которые они шли были пусты. Жители исчезли вместе со скотиной, собаками, другой живностью. Сотский махнул рукой в сторону видневшейся маковки и наказал воинам:
- К церкви! Не задерживаться!
Стрельцы подбежали к церкви в тот момент, когда золотисто-белый, с красными отблесками, огонь пожирал толстые бревна сруба. Пытаться тушить уже никто и не пробовал. Спустя миг пламя сделало стены прозрачными, рухнули внутрь восьмерик и маковка с крестом, сработанная из деревянных чешуек. Стрельцы вместе с сотским обнажили головы, кто-то из них осенял себя крёстным знаменьем, щурясь от близкого жара. Не впервой им было видать массовые самосожжения, в которых горели старцы, женщины, дети, мужики, но по сих пор ни один из них не привык смотреть на такое. Голова воинов утёр осунувшееся лицо ладонью и украдкой смахнул с края глаза слезу; повалились вниз остатки перекрытий и церковной кровли; он сжал кулак и с досады вмазал им по раскрытой ладони:
- Господи! Да за что же это всё нам!
Поутру, едва расцвело сотский первым дошёл до места пожарища. Остатки постройки ещё дымились, но стрелец, сняв кафтан, начал аккуратно пробираться внутрь, разгребая носком сапога угли. Внезапно его согбенная дотоле фигура застыла и неуверенно распрямилась. На глазах его вновь появились слёзы, а губы от чего-то расползлись в счастливой улыбке, от неожиданности он даже притопнул ногой:
- Ах вы, сукины дети! Чтобы мне провалиться! Ни одной косточки, ни черепушки; ай, да староверы, ай да православные!

В дюжине саженей от церкви, там, где каменистый скат выходил на реку, в августовских сумерках ночи, открылся потаенный лаз, и вереница людей потянулась прочь от полыхающего строения, держась неприметной тропки, ведущей в лес. Там в чаще остался спрятанный скот и десяток молодых ребят с девками, оставленных здесь для присмотра. Оставалось ждать, покуда уйдут стрельцы, следом собирать весь скарб и уходить дальше на Север, либо как другие, перебираться за Камень, на Урал.
Когда стрельцы появились на дороге, ведущей к погосту и церкви, парни запалили вокруг стен заготовленные вязанки просмолённого хвороста и заперли двери на засов. Священник в то время поднял творило и помогал людям спускаться по крутым ступеням в подземный лаз, прорытый здесь ещё издавна.

 Отправлено: 20.07.10 15:24. Заголовок: День выборов. Расс..

День выборов.

Рассуждая, в недавнем прошлом, о выполнении гражданского долга нашими согражданами на выборах, чиновники, обозреватели и прочие, без остановки говорили о важности, о необходимости, о серьёзности шага человека, идущего на политические выборы. Звучали довольно абсурдные речи об ответственности за отказ на право голоса.
С тех пор, как, ещё маленьким, первый раз ходил с родителями на какие-то выборы, минуло достаточно лет. И, главное, что детское отношение к этому дню стало полностью противоположным той чистой, беззаботной радости, весёлому настроению, атмосфере праздника, что ли. С каждым разом возникает ощущение того, что право голоса, которое есть у каждого гражданина Российской Федерации, медленно, но верно становиться повинностью в пользу не государства, но в пользу интереса феодалов – класса Правящего большинства! Каждый новый поход на свой избирательный участок превращается в тупую необходимость, диктуемую желанием «слить» свой голос хотя бы за кого, чтобы остаться хоть чуточку честным перед собой. Конечно, можно сделать бюллетень недействительным, не опускать в урну, только смысл этого останется для тебя самого не ясным. На худой конец можно просто забыть, что сегодня выборы и заняться чем-нибудь приятным, но я бы не смог, может, воспитан по иному, вскормлен другими понятиями, не могу сидеть, сложа руки, зная, что мой голос должен принадлежать только мне!
Когда была возможность пометить пункт «против всех», было естественно проще, можно было не ломать голову. Убрав такого рода выбор, с одной стороны нас лишили возможности не соглашаться с представленными воззрениями кандидатов, с другой стороны нас заставили задуматься, и сделать хотя бы какой-либо выбор. Но если мои взгляды не тождественны тому, что предлагают к осуществлению те, кого допустили к участию в политических дебатах, почему я обязан выполнить свой долг и поддержать одного из них?
Постараюсь передать часть тех впечатлений, которые приобрёл на последних выборах «02» Декабря 2007 года. Так сложилось, что за день побывал на трёх избирательных участках: на Северо-востоке и Юго-западе Столицы. Путь пролегал через полупустой город, через центр, где на видных местах красовались плакаты и флаги Правящей партии (адреса: ул. Новослободская, Тверской бульвар, Большой Каменный мост, Ленинский проспект). Не хочу голословно утверждать, что плакатов, флагов и т.п. других партий не весело по Москве, но на всём протяжении пути мне попадались только вышеназванные. На самом избирательном участке задал вопрос: правомерно ли наличие агитационной атрибутики в день выборов. Кто-то типа главного наблюдателя, либо главы избирательной комиссии предоставил мне следующие пояснения: что в случае размещения атрибутики за день до выборов – это правомерно. Но почему в городе, если не в исключительном порядке, то уж точно доминируют, агитационные атрибуты Правящей партии, на этот вопрос мне не ответили, замявшись и сбившись с речи, а представитель правопорядка и вовсе насторожился, хотя ничего крамольного вроде не прозвучало.
На другом избирательном участке застал иностранного наблюдателя, задававшего общие вопросы главе участка, для меня большой вопрос, для чего необходимо было увеличивать число этих самых наблюдателей, чтобы как можно больше голосов сказали, что выборы в Российской Федерации прозрачны и чисты? На кого направлена такая информация, может быть миру за рубежом государства, или всё снова для любимых граждан? А может сразу на «двух зайцев» охотимся?
В очередной раз удивился (пока ещё не разучился это делать) назойливости наблюдателей от партии, в данном случае от КПРФ. Пожилой женщине было не жаль потратить своё время, придя на избирательный участок, скрупулёзно исписывая лист бумаги А4 с одной стороны и другой, мелким, убористым подчерком, излагая замечания по работе комиссии. А для чего? Что может сделать её бумага, пусть даже сотни таких бумаг, по отношению к запущённому механизму, поддерживаемому большей частью мелькающих на экранах телевидения лицами, большей частью крупных и рядовых чиновников и прочее, и прочее. Здесь даже факт поведения лидера КПРФ говорит об известности результатов выборов. По своему обыкновению он заявляет, что вновь, в который раз, выборы фальсифицированы, результат необходимо оспаривать! Порой мне кажется, что в необычайном стечении обстоятельств, когда большая часть голосов досталась бы коммунистам, «папа Зю», чисто по инерции, сделал бы в точности такое же заявление, как всегда, просто он уже это заучил, он скучен и глубоко предсказуем.
В довершение всего, просмотр классики Советского кино – фильма о Холмсе и Ватсоне с непревзойдёнными Ливановым и Соломиным, на канале РТР без конца прерывали последними новостями и событиями о выборах, в результате которых было бы глупо сомневаться.
Никакими песнями, несущимися из динамиков, белыми сорочками сотрудников правопорядка, обилием пирожных из детства, утративших свой былой вкус, флагами и прочим, вы не вернёте доброго и не фальшиво ироничного, и простого отношения к праву голоса, ко дню выборов!

А ещё, под конец дня, захотелось взять в руки машинку для стрижки волос и обрить голову, просто обрить, чтобы вместе с волосами срезать весь липкий стыд и грязь.


Волебор Декабрь, 2007